Марина Туровская - Зона Топь

Через пятнадцать минут осмотра Валентина позвонила в лабораторию и попросила сделать мне дополнительные анализы. Их принесли через пять минут.

Главврач, убравшая в ящик стола мое «приношение» в виде дорогущего коньяка и упаковки французской краски для волос, задала мне исключительно бабский вопрос:

— Когда у тебя была последняя менструация?

Терпеть не могу, когда в моем организме копаются металлическими предметами. Особенно стоматологи и гинекологи.

Ощущая под коленями холод железных подставок, я с легкой внутренней дрожью пережила тщательный гинекологический осмотр и услышала диагноз от лучшего гинеколога города.

— Да вы, Машенька, беременны. Шесть недель, не меньше, а может, и все семь.

Я лежала в кресле с ногами «в растопырку», и, если бы стояла, то упала бы от неожиданности.

— Но у меня же была авария! Я тогда потеряла ребенка.

— Дурное дело нехитрое. — Армен Григорович снял с рук резиновые перчатки и бросил их в корзину. — Сам в недоумении. Будешь делать аборт?

— Да вы что, Армен Григорович? — Я слезала с кресла, улыбаясь, слезы щекотали глаза и сжимали горло… — Я счастлива.

Домой я ехала не с обычной скоростью в сто километров, а с осторожной, в шестьдесят. Везла себя, как хрустальную вазу. Я бы позвонила в Топь Ане и Гене немедленно, но личная записная книжка лежала в спальне. А так не терпелось сообщить радостную новость.

Наверняка в ближайшие два-три месяца я Гену не увижу, но к родам он обязательно должен приехать. Ему, как будущему отцу и гениальному врачу, должно быть интересно формирование и рождение собственного ребенка. И мы будем счастливы вместе! И на моей свадьбе подружкой со стороны невесты станет моя любимая Анна.

Отмахнувшись от Лилиных вопросов, я взбежала по лестнице и заперлась в спальне.

Телефонный номер набирала раза три, сбиваясь от желания скорее услышать голоса Анны и Гены.

До Анны дозвонилась через двадцать звонков. Так обычно и бывает, номер сначала «пробивает» служба безопасности. Но если Аня не в лаборатории, то должны соединить. Это у нас два часа дня, а у них глубокий вечер. А что ей делать в лаборатории в десять часов?

— Привет, Машуня. — Голос Анны, как всегда, что бы она ни говорила, имел второе значение: «Все будет хорошо».

— Аня! — Я закашлялась от переполнявших чувств. — Аня, я беременна! Представляешь?

В трубке возникло молчание, и я испугалась помехам в эфире. Но Аня отозвалась:

— Здорово, Маша, а от кого?

— Ты чего, с куста упала? — Меня развеселила Анина непонятливость. — От Геночки, конечно. У меня после него никого не было, да никого и не хотелось. Ты за меня рада?

— Я всегда рада твоим радостям, Манюня. Гена сейчас на работе. — Анна опять помолчала немного. — Я сейчас соединюсь по второй линии с лабораторией и согласуюсь со службой безопасности, подожди пару минут.

— Жду!

Откинувшись на подушки кровати, я держала телефон в руке и прислушивалась к каждому щелчку и шороху в нем. Ждать пришлось нескончаемо долго — шесть минут.

В трубке я услышала голос Ани:

— Маш, подожди, я сейчас переключу тебя на Гену, но сначала хочу уточнить. Ты у врача была?

— Только что от него.

— Он уверен в сроке?

— При маленьких сроках никто ни в чем не уверен, но факт есть факт.

— А может, от твоей беременности от Кирилла что-то осталось?

Напряженный голос Анны каждым словом уменьшал мою радость.

— Аня, ты же была со мной в больнице, ты же мне жизнь спасла после клинической смерти. Что там могло остаться после выкидыша и чистки?

— Да, конечно.

Неожиданно в трубке прозвучал голос Гены.

— Маша, ты не можешь быть от меня беременной. Я стерилен.

Я не услышала. Я, обрадовавшись возможности чувствовать голос Гены, сначала не услышала, то есть не поняла, что он сказал. Секунды три я лепетала о своей радости, потом до меня дошло…

— …Что?

— Я очень рад тебя слышать и скучаю по тебе, но это не мой ребенок. Я, как Анна и все из наших, не могу иметь детей.

В голове взорвался серый атомный взрыв.

— Господи… Гена… Да как ты можешь? Даже не ожидала. Ты, Гена… подлец.

Я отключила трубку не из-за нежелания разговаривать, а из-за невозможности. У меня зажало горло, и пришлось сделать несколько болезненных глотков, чтобы начать дышать.

Я сидела на кровати с телефоном в опущенной руке. Я не могла сопоставить то чувство, которое я испытывала к настоящему, самому порядочному мужчине, в котором была уверена не на сто, а на двести процентов, и теперешнее его предательство.

В руке завибрировал и зазвонил телефон. Я видела прочерки на дисплее и знала, откуда звонок. Я заставила себя включить телефон, уверенная в формулировке извинений, которые прозвучат. Я его прощу, но больше никогда не испытаю безграничной радости щенка при виде любимого хозяина… Но прозвучал голос Анны.

— Машка, я не могу сейчас приехать, только недели через две.

— Анечка, — наконец-то слезы заставили задрожать мой голос. — Анечка, я же его так люблю. Зачем же он…

— Маша, я приеду и все объясню. Но он действительно стерилен. Как и я, как Ленчик, как многие другие из наших.

— Но у меня никого, кроме него, не было! Аня, я не вру, ты же знаешь.

— Знаю. Приврать можешь только в финансовых отчетах. Я прилечу, и мы с тобой разберемся в ситуации. Только не горячись, не делай аборта.

— Жду тебя, Аня. Прости, я больше не могу разговаривать.

Отключив телефон, я перевернулась на живот и, уткнувшись в подушку, завыла, как воют по бросившему мужику бабы в деревнях. Отчаянно и безнадежно.

Выла я часа полтора и проревела бы до вечера, но в спальню вбежал Даник и бросился мне на спину.

— Мам, тетя Лиля сказала, что у тебя истерика. А где она?

— Кто? — Хлюпнув носом, я утерлась краем пододеяльника и скосила глаза на сына.

— Истерика! — Даник сполз на подушку и с любопытством смотрел мне в глаза. — Она тебя обижает, и ты плачешь?

— Нет. — Я приподнялась, вытерла глаза и, не жалея пододеяльника, высморкалась, стало легче дышать. — Просто я заболела.

— А-а, — разочарованно протянул Даник. — И я могу заразиться, поэтому мне с тобою сидеть нельзя.

Притянув к себе сына, я поцеловала его в упругие щечки, в длинные темные ресницы, в нежные ушки. Данька смеялся и отбивался.

— Можно со мною сидеть сегодня, можно, я по-другому болею.

Шатаясь, я встала с кровати и открыла дверь.

— Тетя Лиля!

Лиля взлетела шестидесятилетней ласточкой на второй этаж. Встала передо мной и нервно вытирала руки о фартук.