Наталья Калинина - Проклятье музыканта

«Прямо какой-то терминатор-убийца, а не гитара, – подумала я. – I’m Back!»

– Поговорить нужно сейчас?..

– Сейчас, Анна. Сейчас. Потом может стать поздно.

И в трубке раздались короткие гудки. Я с досады выругалась. Ну что за ночь! Что за жизнь! Никто нам не дает спокойно не то что жить, спать – одну-единственную ночь. Я без всякой охоты переоделась в джинсы и водолазку, заплела волосы в косу и перекинула ее через плечо. Возле двери я замешкалась, не зная, как поступить. Электронных ключей от номера у нас было два: Рауль специально попросил при заселении для меня и для себя. Но взял ли он с собой свой или выскочил так поспешно, что оставил? Я бросила взгляд на столик, на котором лежала одна-единственная карточка, взяла ее и вышла в коридор. Сальвадор не обманул: он действительно стоял напротив двери, небрежно привалившись плечом к стене. Когда я вышла, он поприветствовал меня то ли улыбкой, то ли усмешкой человека, знающего, что победа всегда за ним.

Для разговора он пригласил меня в бар, сказав, что это другой, не тот, в котором сейчас находятся мой муж с актрисой, усадил за столик и взял себе минеральной воды. Я же отказалась от угощения, хоть он и предложил мне взять все что пожелаю.

– Зря, – усмехнулся он, услышав мой отказ. – Разговор будет не коротким.

– Я не собираюсь долго с тобой разговаривать, – ощетинилась я.

– Тогда прекращай спорить. Не будем терять время.

– Мы будем заниматься именно этим, если ты прямо не скажешь, что тебе надо от меня!

Он не ответил, поблагодарил улыбкой официантку за принесенную ему бутылку минералки и опять перевел взгляд на меня. Глаза его, темные как ночь, вновь зажглись золотыми искорками, несколько смягчив тяжелый взгляд, от которого мне всегда делалось очень неуютно.

– Что у тебя там случилось?

Я нехотя пересказала ему произошедшее:

– Не понимаю, зачем кому-то понадобилось пробираться к нам в номер и нападать на меня? Не вижу причины!

– У меня есть кое-какие мысли, – сказал Сальвадор, и его глаза опять стали непроницаемой тьмой.

– Какие?!

– Потом скажу. Еще не время.

– Ну знаешь!

– Ты подозреваешь кого-нибудь? – перебил он меня.

– Нет! Рядом с нами живет, кажется, менеджер группы. Кто соседствует с другой стороны – не имею понятия.

– Это не обязательно должен быть сосед, – ответил Сальвадор. – Кто-то мог проникнуть, воспользовавшись чужим номером. В отсутствие хозяина. Или хозяйки.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Ничего. Строю версии, – усмехнулся он. – Но делиться ими пока не желаю.

Я промолчала.

– Ты прочитала последнюю историю?

– Да. Очень оригинально ты решил меня с ней познакомить, – съязвила я. – А если бы я не пришла в тот дом? Мое решение было спонтанным!

– Но все же пришла, – усмехнулся Сальвадор, склонив голову набок и глядя на меня с легким прищуром.

– Я могла не заметить твоего письма!

– Не заметить его было сложно. А если бы не увидела, я бы придумал другой способ передать тебе его содержимое. Не это главное… Значит, прочитала все три истории.

– Что ты хотел мне этим сказать?

– Ты не заметила некой цикличности в них?

– Происходят каждые тридцать шесть лет. Гитаристам в них по тридцать пять. И события похожи, – ответила я.

– Похожи – то есть повторяются, – поправил Сальвадор. – С разными людьми, в разные времена, с разными вариациями. Так?

– Кто записал эти истории? – спросила я.

– Я. Эти люди на самом деле существовали. На картах помечены адреса, по которым они проживали.

– Ты писатель?

– Нет. И никогда не стремился им быть. У меня другой интерес.

– Касательно этой гитары, знаю.

– Это не просто гитара, Анна. Это моя гитара. Та, которую я искал – всегда искал. И находил. Терял, опять искал, находил, терял. Та, которая создана для меня. Я – ее настоящий хозяин. А другие музыканты – все те, к кому она за весь долгий путь попадала в руки, – лишь временные ее хозяева, если можно так сказать. Второстепенные звенья в этой цепи. И случайные жертвы.

– Случайные жертвы – эти трое музыкантов?

– Нет, они – основные хозяева. Вернее, хозяин. Один хозяин, Анна.

– Не понимаю.

– Какой сейчас год? – спросил вдруг Сальвадор.

– Две тысячи двенадцатый, – машинально ответила я.

– В каком году происходило действие последней истории?

– В тысяча девятьсот семьдесят шестом, – ответила я, как прилежная ученица на уроке истории. – То есть… тридцать шесть лет назад.

– Правильно, – с легкой улыбкой ответил Сальвадор, продолжая смотреть мне в глаза под тем же углом, чуть склонив голову набок и сощурив глаза. – Мне недавно исполнилось тридцать пять лет.

– Погоди, ты хочешь сказать… – начала я и растерянно усмехнулась: – Ты хочешь сказать, что и слепой музыкант, и моряк, и этот несчастный преподаватель из университета – ты?

Он, чуть склонив голову, усмехнулся:

– Мне тоже было непросто поверить. Но я искал доказательства – и находил.

– С чего все началось?..

– С чего все началось? – спросила она. И он решился. Начал свой рассказ с опаской, будто ожидал, что его перебьют на первых же словах, обожгут недоверием во взгляде, оттолкнут тронувшей губы усмешкой. Он говорил, глядя ей в глаза с вызовом, готовый в любой момент увидеть в них неверие и отразить его агрессивной репликой. Но девушка молчала, и в ее взгляде мелькнуло что-то похожее на заинтересованность. Ее молчание, как ни странно, приободрило его. И вдруг он понял, что ему не столько важно, чтобы она поверила, сколько то, чтобы просто слушала – глядя на него глазами невероятного редкого оттенка, чуть склонив голову набок и прикусив нижнюю губу. Она его слушала, и его голос сам собой зазвучал на полтона ниже и мягче – так, как и звучал, когда он был спокоен.

– Когда мне было шесть лет, я вместе с родителями попал на концерт классической гитары. Помню, родители долго сомневались, брать ли меня с собой, ведь ребенок такого возраста явно не высидит все выступление. Но оставить меня было не с кем, квартет, который приехал с гастролями в Барселону, давал единственный концерт, и родители не желали пропустить его. Поэтому на свой страх и риск взяли меня с собой. Опасения их оказались напрасны: я был заворожен увиденным и услышанным и просидел все два часа тихо, как мышонок. А под конец уже точно знал, чем хочу заниматься и кем стану. Отец отвел меня в музыкальную школу и купил мне первую гитару.

Говорили, что у меня был талант. Но мне недоставало души… У меня была отличная техника, такая, что меня смело отправляли на различные конкурсы. Но я никогда не получал главного приза, потому что, как говорили, моему исполнению чего-то не хватало. Я не понимал, чего от меня хотят, и, желая победить в очередном конкурсе, шлифовал и шлифовал технику, доводя ее до совершенства. И опять оказывался не первым. Всегда находился в паре шагов от победы, но не достигал желаемой вершины. Я был тогда еще ребенком, но уже очень тщеславным и амбициозным. В какой-то момент эта погоня за главным призом стала моей главной целью. Мне казалось, что я могу играть так, как от меня требуют. Более того, чаще и чаще возникало ощущение, что я когда-то так и играл – с той самой пресловутой душой. Когда? Может быть, еще в тот период, когда не ездил на конкурсы и погоня за призом не превратилась в одержимость? Когда-то же я играл так… Когда?