Птица у твоего окна - Гребёнкин Александр Тарасович
На подоконнике на пыли легко можно было рисовать. Шторы жалко висели на покосившихся карнизах. Стены были украшены историческими полотнами, казавшимися Зое зловещими: всякие охоты первобытных людей на мамонтов, бои гладиаторов в римском цирке, морские сражения и штурмы крепостей, турниры рыцарей… В углах можно было заметить паутину, а старенький, но симпатичный половичок видимо уже с месяц не выбивался.
Зоя смотрела на все это строгим и практичным взглядом, и когда они принялись за кофе, она, отхлебнув душистого напитка и откусив твердого магазинного печенья, сказала:
– Пал, Палыч, как же вы живете в этой берлоге, простите за сравнение, тут жить нельзя…
– Отчего? – спросил Пал Палыч, в который раз изумляясь смелости девушки, властно вторгающейся в его жизнь.
– Это же вредно для здоровья. И эстетически – просто позорно! Вы же ученый человек!
– А, вы о порядке. Да просто времени нет взяться за всю эту суету. Лекции, семинары, конференции, заседания кафедры, партком, научные симпозиумы… Вечный бег по давно протоптанной дорожке. Мотаюсь, нет минуты даже книгу на полку поставить. А вот сегодня решил немного разобрать этот бардак, насколько позволят силы и время.
Он говорил и любовался ее движениями, как она ест, оглядывая все цепким неравнодушным взглядом.
Зоя уже очевидно приняла какое-то решение. Она встала и громко сказала:
– Пал Палыч. вы как хотите, обижайтесь или нет, но я вся в негодовании от такого беспорядка и антисанитарии, я понимаю, вы одиноки, но все же запускать квартиру до такой степени нельзя. Я помогу в уборке. Боюсь самостоятельно вам не справиться.
– Что вы говорите, Калинова. Я вполне в состоянии справиться … Зачем же вам тратить на меня время? – начал робко возражать Афанасьев.
– Вы сейчас не спешите? – спросила она прямо.
– У меня в общем-то сегодня свободный день.
– Прекрасно. Полтора часа, я думаю, вы уделите мне из вашего драгоценного времени. И не отказывайтесь! Иначе из грязи не выберетесь! Считайте, что это мой долг, как старосты курса, помочь вам.
– Зоя, да что же вы это…
– Это что за халат?
– Мамин, в прошлом году приезжала, оставила.
– Можно мне переодеться в него? Где у вас ванная? Вы не идите за мной, просто скажите и все…. Ага, поняла…
Она скрылась в ванной. Афанасьев был в состоянии легкого опьянения. Он суетился, не зная, что предпринять. И все же, ее справедливые упреки, и хлещущая через край энергия, сделали свое дело. Афанасьев побежал готовить веники, ведро, тряпки…
Зоя так решительно взялась за дело, что он не смог даже протестовать. Вместе развесили и разложили в шкафу вещи. Вытерли и расставили книги, оставшиеся сложили на шкафу и в кладовке. С журналами Зоя поступила безжалостно: связав их бечевками, она запихнула их в старый чемодан. Затем в ванной забурлила вода, в комнате зашуршал веник. Зоины руки работали четко и быстро, Афанасьев не успевал удивляться. Зоя отправила его выбивать половички, а сама занялась борьбой с пылью. Протерев подоконники и полки в шкафах, она вымыла пол и заставила Павла Павловича вынести из кухни мусорное ведро, убрала его рабочий стол, связав нестиранное белье, велела отнести в прачечную. Она подшила и повесила заново шторы, и – квартира засияла – проветренная, вымытая, чистая, словно новенькая шкатулка, где будут храниться драгоценности.
Афанасьев наблюдал за ее тонкими гибкими и быстрыми руками, решительным лицом с чуть прикушенной тоненькой губкой и думал: «Откуда взялось это чудо? Как я не замечал ее раньше? Временами он ловил на себе ее взгляд, и ему становилось неудобно за свой вид. Уйдя в другую комнату, он привел в порядок прическу, надел чистую рубашку и долго благодарил Зою.
– Зоя, вы чудо! Огромное – преогромное спасибо! Просто не знаю, что и делал бы без вас. Вы прямо преобразили мою жизнь, будто из бездны вытащили…
И он пожал ее маленькую, узкую и честную ладошку.
Когда она ушла, взяв у него почитать пару книг, он еще долго помнил ее, брал те вещи, которых касалась она, и, казалось, вся комната была озарена теперь какой-то радостью. Вещи, к которым прикасалась она, излучали волшебство, и жизнь казалась краше, обретала новый смысл.
Он проснулся, по-новому посмотрел на себя в зеркало, побрился, погладил вещи, сходил в парикмахерскую, с получки купил себе джинсы и как будто помолодел, вспомнил, что ему лишь тридцать пять, и вся жизнь еще впереди, а мысли о чудесной девушке, его студентке, не выходили из его головы.
***
Афанасьев сознавал, что до этого поворота в своей жизни он жил равнодушным эгоистом. Он не видел людей, забросил самого себя, забросил жилье, жил исключительно наукой. Он по – быстрому и нехотя питался, жил только идеей написания собственного учебника, работал до изнеможения.
Зоя что-то сдвинула в его жизни с мертвой точки. Он начал понимать, что жизнь – это не только наука, стал замечать себя и других. Он вдруг увидел синее и бездонное небо, темные массивы деревьев, огни цветов на клумбах.
Он искал с ней встречи, но без успеха. Стояло лето, студенты разъехались. Он так хотел, чтобы она увидела, как он изменился.
И все – таки ему удалось ее встретить! Это произошло в центре города. Зоя гордо и легко шла в светлом платье, темных очках, размахивая сумочкой. Она увидела его раньше, но не подала и виду. Афанасьев приветливо, чуть волнуясь, махнул ей рукой. Она слабо улыбнулась и сухо поздоровалась с ним, осаждая его этой сухостью. Внутри она была несколько смущена. Афанасьев действительно стал другим: сбрил усы, коротко постригся, снял очки и сильно помолодел, лишь легкая седина напоминала о возрасте.
Он робко пригласил ее в маленькое летнее кафе-ресторан. В это время заведение было полупустым. Молчаливый официант по их заказу принес лимонад и мороженое, но Афанасьев даже не заметил этого, любуясь Зоей во все глаза. Она была очень красива в своем белом платье – легкая, как перышко. Васильковые глаза поглядывали строго и одновременно нежно. Сквозь легкую ткань платья виднелась маленькая грудь крошечной точкой. Ему нравилось, что Зоя не кокетничала, вела себя спокойно и ровно. Но внутри ее все бурлило, просто она не хотела показывать своего волнения. Серьезно и строго она рассказала ему о прочитанных книгах, будто бы сдавала экзамен, выслушала его мнение.
Он пригласил ее вечером сходить в кино, и она согласилась.
За весь вечер они говорили не так уж много. Зоя казалась серьезной, замкнутой и Афанасьев быстро привык к этому. Вечером он проводил ее, пригласив провести вместе и следующий вечер.
Они пошли к реке, долго гуляли, пока огни и звезды не заплясали в темно-синей воде. Когда они стояли на мосту и глядели на блеск огней в реке, Зоя сказала:
– Ну, вот и все. Спасибо за вашу прогулку Пал Палыч, мне пора домой.
Она сказала таким безапелляционным тоном, что он растерялся, почувствовал какую-то горечь и холод одиночества. Он сказал:
– Зоинька, вы извините, но я хочу сказать о том, что происходит у меня внутри. За последние дни вы переворошили мою жизнь, встряхнули меня. Я многое увидел другими глазами… И я осмелюсь предложить вам поехать совместно отдыхать на море. Ну, например, в Евпаторию. Я понимаю, вам нужно подумать, да и трудно вам, студентке, молодой девушке, ехать со мной вот так вот сразу, неизвестно куда… Это может показаться неудобным, но я со своей стороны обещаю полнейшую неприкосновенность вашей особы, безопасность и покровительство. Извините за казенные слова, но я сделаю все, чтобы вам было хорошо, чтобы вы ни в чем не нуждались.
Зоя молчала, глядя куда-то вдаль.
– Я не требую от вас немедленного ответа, – мягко сказал Афанасьев. – Подумайте.
– Вы хотите положить к моим ногам вашу жизнь и сердце, – вдруг сказала Зоя. Затем, волнуясь, добавила:
– Это сложно Павел Павлович.
Афанасьев хотел что-то сказать, но мог, грудь сжало, слова застряли в горле.
– Это сложно, учитывая тот факт, что вы уже были женаты, – сказала Зоя. Это как плетью ударило Афанасьева, он поморщился и опустил глаза, бессмысленно глядя на серебристо-золотые сполохи в вечерней воде.
