Эвелин Энтони - Выстрелы в замке Маласпига

И не только от него. Она всегда боялась мужчин; с самого раннего детства ее окружали женщины: мать, сестры и заботившиеся о них всех служанки. Это был женский мир: тихие голоса, мягкое обхождение, бледные цвета. Гнев проявлял себя в пронзительных криках, а не в том нудном гудении, с которым ее отец отчитывал мать. Она так и не забыла первую увиденную ею ссору между ними. Его крики ужасали ее; вся съежившись от страха, она хныкала в углу зала в их доме в Лукке, тогда как ее мать рыдала и оправдывалась. В чем она оправдывается, маленькая девочка не понимала. Потом отец ударил мать, она рухнула на колени, и пронзительный визг испуганной Франчески положил конец этой сцене. Впоследствии у нее были частые кошмары, и каждый раз, проснувшись, она с криком бежала к кровати матери. И ее мать спала одна. Девочка, хотя и не понимала, в чем дело, знала, что ее семье угрожает какая-то опасность.

Много лет спустя Франческа узнала об измене матери, которая едва не разрушила брак ее родителей. Но она никому не рассказывала о той ночи, когда, прибежав за утешением к матери, она увидела, что отец возвратился. Она старалась даже не вспоминать о той животной сцене, сопровождавшейся отвратительными звуками, пока не вышла замуж за Алессандро. Вначале она объясняла привязанность Элайз Бохун проснувшимся в той материнским чувством. Она не противилась высвобождению своих скопившихся неудовлетворенных потребностей. Затем Алессандро увез ее. Его почтительность сменилась резкой грубостью: он осыпал ее упреками и оскорблениями. Подсознательно она чувствовала, что повторяется история ее детства, что она играет роль своей матери. И настало время, когда все в ней стало попираться. Заботливый жених превратился в грубого мстительного мужа. Дитя, которое наблюдало, как занимаются любовью родители, оказалось в небрежении. Но где-то глубоко в подсознании, так глубоко, что она даже самой себе не признавалась в этом, таилась ревность. И вот тогда она почувствовала себя готовой принять любовь Алессандро, принять то, что ее прежде возмущало, тогда она и освободилась от любовных чар той женщины. Она потянулась к нему и предложила ему себя самое, моля о примирении. Со стыдом вспоминала она всю ту страсть, гот наплыв чувственности, которые вызывал в ней тогда Алессандро. А он отошел от нее прочь, не проявляя к ней ничего, кроме холодного пренебрежения.

Она ненавидела его прежде и мечтала о ласках Элайз, поэтому, когда эта женщина появилась вновь, она буквально кинулась в ее объятия, отчаянно надеясь обрести утраченное самоуважение. И опять она встретила сочувствие и понимание, которые нашли продолжение в опытных ласках, скорее удовлетворявших чувство мести к мужу, чем истинное желание. Но дни, проведенные ею с Элайз в Риме, сильно отличались от тех сентиментальных прелюдий, которыми она тайком наслаждалась в Калифорнии. В их отношениях было теперь нечто отвратительное, глубоко порочное. Кульминация наступила, когда Элайз стала убеждать ее принять героин. В Беверли-Хиллз, в романтическом ореоле другого мира, Франческа, может, и соблазнилась бы. Но не в Риме. В Риме Франческа уже хорошо представляла себе, кто такая ее возлюбленная; временами Элайз дремала около нее в наркотическом забытьи, и тогда Франческа дрожала, преисполняясь презрения к самой себе. И ко всему этому присоединялась ее жгучая неприязнь к Алессандро, который сперва заставил ее расторгнуть эту связь, а затем, отвергнув ее, снова толкнул в объятия Элайз.

Когда Элайз обратилась к ней со своим предложением, она готова была его принять. Слишком велика была ее потребность в мести. Не было необходимости в шантаже, чтобы убедить ее помочь Джону Драйверу. Не было необходимости и в том, чтобы Элайз пыталась привязать ее к себе с помощью наркотиков, – эту хитрость она поняла позднее. Главное было отомстить ему, ибо именно его она винила в своем, как она теперь сознавала, падении. Когда Джон Драйвер, как было условлено, приехал на Виллу, она приветствовала его. В его привязанности она нашла противоядие мучительной одновременной любви и ненависти к своему мужу. Это противоядие облегчило ее страдания, но не исцелило их.

Она слегка покачивала пистолет в правой руке. Пистолет принадлежал Джону. Хорошо, что он позвал ее с собой. Катарина вполне могла бы убежать. Она посмотрела на часы. Сейчас они должны быть на самом верху лестницы. Через несколько минут все будет кончено. Тогда они соберут всю ее одежду, уедут на машине Джона и обеспечат себе алиби где-нибудь на автостраде. Уплачивая дорожный сбор, он постарается привлечь к ней внимание сборщика и назовет ее Катариной. Это можно повторять по всему маршруту, стараясь, чтобы сборщики заметили их. Доехав до Флоренции, они купят один железнодорожный билет до Пизы, на первый утренний поезд, и вернутся старой приморской дорогой, через Виа-Версилиа, в Маласпига, куда доберутся еще до рассвета. Этот план, получив предупреждение Свенсона, разработал Джон Драйвер. Катарина якобы попросила его, Джона Драйвера, увезти ее из Замка. Она была обеспокоена ухаживанием кузена и не хотела оставаться до утра. Он оставил ее на вокзале: она собиралась ехать в Пизу. Свидетели покажут, что он был с женщиной. Те, кто видел его спутницу поздно ночью, в низко надвинутой шляпке с полями, вряд ли смогут ясно описать ее на допросе. План был умный и с различными вариациями осуществлялся и ранее. И прежде чем из Америки поступят все естественные в таких случаях запросы, они с Драйвером будут уже далеко. Они заработали достаточно денег, чтобы найти себе надежное убежище в любой стране. Огромные вклады в Швейцарии, доля в доходе некоторых компаний. В ту ночь он сказал ей, что время настало. Он увезет ее. Герцог Маласпига узнает, что его жена сбежала с канадским художником, его другом, и тут никто ничего не поделает.

Она вздохнула и опустила пистолет. Она знала, как целиться и как нажимать спусковой крючок, но никогда в жизни не стреляла. Но она была готова застрелить Катарину. Прямо в упор. Справиться с Фирелли было куда труднее, чем отвести Катарину в башню. Ее муж любит Катарину. Представляя себе, что сейчас произойдет на верху башни, она испытывала откровенно садистское удовлетворение. Как хорошо было бы слышать ее последний крик! Драйвер не пощадит ее. Никто в мире, кроме нее, не может разбудить его чувства. Их сплотила взаимная потребность друг в друге. Его снедало неутолимое честолюбие, ему нечего было дать другим; ее терзало чувство вины, физической неполноценности.

Джон переменил всю ее жизнь. К любви они пришли как бы ощупью; по отношению к ней он проявлял терпение и нежность, никогда не упрекая ее по поводу прошлого. Она была бесконечно благодарна ему и убеждала себя, что любит его; скоро они навсегда будут вместе. Вдали от тени Маласпига.