Энн Пэтчетт - Заложники

– Гэн! – позвал Виктор Федоров, едва тот схватился за ручку ванной комнаты. – Как получается, что вас так трудно найти на пространстве, с которого некуда деваться?

– Я не думал…

– Ее голос сегодня утром как вы находите? Настоящее совершенство!

Гэн согласился.

– Это значит, что наступило время с ней поговорить.

– Прямо сейчас?

– Я понял, что наступил самый подходящий момент!

– Но ведь об этом я вас спрашивал на этой неделе каждый день!

– Ну и что? Тогда я еще не был готов, что правда, то правда, но сегодня утром, когда она снова и снова пела Россини, я почувствовал, что мою неадекватность она поймет правильно! Она сострадательная женщина. Сегодня я в этом убедился. – Федоров постоянно потирал руки, как будто мыл их под невидимой струей воды. Голос его был спокойным, но в глазах сквозила нервозность, даже от его кожи исходил какой-то нервный запах.

– Что касается меня, то момент не совсем…

– Момент подходящий для меня! – настаивал Федоров. Затем он понизил голос и добавил: – Мои нервы уже не выдерживают. – Федоров успел сбрить с лица густую растительность – процесс болезненный и весьма долгий, если учитывать качество имеющихся в доме бритв, – и открыл тем самым большую часть своего грубого розового лица. Он попросил у вице-президента халат, воспользовался услугами его стиральной машины, а затем прогладил все свои вещи утюгом. Он принял ванну и выстриг волосы из носа и ушей маленькими маникюрными ножницами, которые выпросил у Гилберта за взятку в виде пачки сигарет. Он остриг ногти и даже попытался кое-как привести в порядок волосы на голове, но с маникюрными ножницами это дело оказалось ему не под силу. Он сделал все, что мог. Больше ждать было невозможно.

Гэн кивнул в сторону ванной комнаты:

– Я только собирался…

Федоров посмотрел через плечо, а потом взял Гэна под руку и едва ли не втолкнул его в ванную.

– Ну разумеется! Разумеется! Такое время я еще могу потерпеть. Сколько вам будет угодно! Делайте, что вам надо! Я подожду вас перед дверью. Чтобы быть уверенным, что буду первым в очереди к переводчику. – Рубашка Федорова промокла от пота. Пот оставлял на ней новые пятна поверх старых, ставших совсем бледными после стирки. Гэн подумал, не это ли имел русский в виду, когда говорил, что больше не может ждать.

– Одну минутку, – спокойно сказал он и без стука вошел в ванную.

– Вот бы узнать, о чем вы говорили! – засмеялась Кармен. Она попыталась сымитировать русские слова, но у нее получилась какая-то бессмыслица, вроде: «Я не буду хрустеть стол».

Гэн приложил к губам палец. Ванная комната была маленькая и очень темная: стены облицованы темным мрамором, пол тоже из темного мрамора. Одна из лампочек возле зеркала перегорела. Гэн напомнил себе, что надо не забыть попросить вице-президента заменить лампочку.

Она села на раковину и прошептала:

– Кажется, у вас был очень важный разговор! Это Лебедь, русский?

Гэн сказал, что это был Федоров.

– А, такой большой. А откуда ты знаешь русский язык? Откуда ты вообще знаешь так много языков?

– Это моя работа.

– Нет-нет! Это потому, что ты знаешь что-то такое, что я тоже хочу знать!

– У меня всего минута, – прошептал Гэн. Ее волосы были так близко от него. Они были темнее и глубже оттенком, чем мрамор. – Я должен для него переводить. Он ждет за дверью.

– Мы можем поговорить ночью.

Гэн покачал головой:

– Я хочу спросить тебя о том, что ты сказала тогда. Что ты имела в виду, когда говорила, что мы пока здесь живем?

Кармен вздохнула:

– Ты должен понимать, что я не могу всего сказать. Но спроси самого себя, разве так уж страшно, если мы останемся все вместе в этом прекрасном доме? – Ванная комната была размером с одну треть посудной кладовки. Коленями она касалась его ног. Сделай он полшага назад, и окажется на комоде. Ей захотелось взять его за руку. Почему он хочет ее покинуть, вообще покинуть это место?

– Рано или поздно все это должно закончиться, – сказал он. – Такие вещи обычно не могут длиться бесконечно, и кто-нибудь их обязательно доводит до конца.

– Только если люди совершают что-нибудь ужасное. А мы никого не убили. Никто не стал из-за нас несчастным.

– Здесь все несчастны. – Произнося эти слова, Гэн совершенно не был уверен в их правдивости. Кармен опустила голову и начала рассматривать свои руки.

– Иди и переводи, – сказала она.

– Только после того, как ты мне скажешь что-нибудь еще.

Глаза Кармен наполнились слезами, и она начала часто-часто моргать, чтобы это скрыть. Как глупо, если она тут еще и заплачет! Неужели никакой надежды? Неужели невозможно остаться здесь хотя бы настолько, чтобы хорошенько выучить испанский язык, то есть научиться читать и писать, потом выучить английский, а потом, может быть, еще и японский немного? Но это слишком эгоистично. Она это понимала. Гэн прав, когда хочет от нее избавиться. Она ничего для него не значит. Она только отнимает у него время.

– Я ничего не знаю.

Федоров постучал в дверь. Он был в таком состоянии, что по-другому поступить не мог.

– Перево-о-одчик! – Он как будто пропел это слово.

– Минутку! – ответил ему Гэн через дверь.

Ее время истекло, и Кармен уронила пару слезинок. Так хочется целыми днями не расставаться. Так хочется, чтобы у них впереди были недели, месяцы для беспрерывного общения: им так много надо друг другу сказать!

– Может быть, ты права, – сказал он напоследок.

Ее поза позволяла ему видеть одновременно ее лицо и узкую спину. А в большом овальном зеркале в раме из золоченых листьев он мог видеть свое собственное лицо, смотрящее на нее. В его лице было столько любви, и она светилась в нем так явно, что Кармен наверняка уже обо всем догадалась. Они находились так близко друг от друга, что, казалось, дышали одними и теми же молекулами воздуха, и этот воздух, потяжелевший от желания, неотвратимо подталкивал их друг к другу. Наверное, Гэн сделал какое-то крошечное движение, полшага вперед, потому что его лицо вдруг погрузилось в ее волосы, а ее руки обвились вокруг его шеи, и они оказались друг у друга в объятиях. Это показалось им настолько естественным, вызвало у них такое волшебное облегчение, что через секунду они уже не могли себе представить, почему раньше так долго теряли время и не пользовались каждой минутой, чтобы быть вместе.

– Переводчик! – В голосе Федорова из-за двери теперь слышалось беспокойство.

Кармен поцеловала Гэна. Времени для поцелуев уже не хватало, но ей хотелось его уверить, что в будущем такого времени у них обязательно будет вдоволь. Поцелуй в этом море одиночества похож на руку помощи, протянутую утопающему и уже почти задохнувшемуся без воздуха человеку. Поцелуй, еще один поцелуй.