Людмила Зарецкая - Мой любимый сфинкс

К счастью, она не умерла. Но и не жила, находясь за зыбкой стеной безумия, безучастно отгородившей ее ото всех, кого она любила до встречи с ним. Он бежал от того, что сделал, оставив в прошлом город, в котором ее встретил. Ему казалось, что на затерянной в глуши охотничьей базе, за семьсот километров от психиатрической больницы, в которой она день за днем безучастно смотрела в стену, он избавится от едкого чувства вины. Но эта вина щелочью вливалась в его вены, день за днем, ночь за ночью отравляя кровь, разъедая внутренности.

Он и роман с Ириной затеял лишь для того, чтобы забыться. И глядя в ее счастливые глаза, склоняясь над ее тоненьким телом, раз за разом безжалостно вонзаясь в него, все равно не мог ни забыть, ни простить себе то, что сделал.

Он очнулся лишь тогда, когда Ирина сказала ему, что ждет ребенка. У него сразу мелькнула мысль, что это шанс жить иначе. Остепениться, жениться, подарить отцу внуков, о которых тот затаенно мечтал, перестать жить прошлым и разрешить себе будущее.

Но привычный, с детства въевшийся в поры страх потерять то, к чему привязался, заставил его в очередной раз отступить. Он знал, что Ирина справится с болью. Она была совсем не из того теста, что трепетная Марина, а потому довольно хладнокровно, хотя и презирая себя, предложил ей сделать аборт и забыть, что они знакомы. Женские слезы – а Ирина, как и все брошенные им женщины, разумеется, тоже плакала, куда ж без этого – он перетерпел стоически. В конце концов, сама виновата. Думать надо было, когда с мужиком в койку прыгала.

В своих расчетах и умственных заключениях он совсем списал со счетов такое явление, как месть. Словно забыл, как был одержим желанием отомстить отец. Как именно оно позволило ему выжить. Не подохнуть от неукротимой боли потери. Уже став старше, он видел, как менялось лицо отца, когда по телевизору показывали Ивана Костромина. Годы шли, а ненависть в сердце не утихала. И Санек совсем не подумал о том, что сам может стать объектом чьей-нибудь такой же сильной ненависти.

Он никогда не видел мужа Марины. До той минуты, когда узнал, что Марина чуть не ускользнула за хрупкую грань, отделяющую жизнь от небытия, он даже никогда не думал о нем. Поэтому, еще разгоряченный бурным разговором со встреченным им на лужайке Костроминым, он не почувствовал ни малейшей угрозы, исходящей от шагнувшего к нему из кустов толстого мрачного мужика с быкообразной головой на чересчур короткой шее.

Мужик был полным лохом в охоте. И наверняка хотел задать егерю какой-то глупый вопрос, на который нужно было вежливо, пряча снисходительность, ответить. За снисходительность Аржанов мог и зашибить ненароком. Крутой мужик. И дельный.

Это была последняя мысль, которая успела мелькнуть в голове Санька перед тем, как он стал окончательно и бесповоротно мертв. «Полный лох» оказался скорым на расправу. Ни в какие мелодраматические объяснения вступать не стал, достал из кармана руку с пистолетом и выстрелил.

Выстрел был негромким. Непривычно негромким для разгара охотничьего сезона. Егеря зафиксировали его с некоторым удивлением, но не придали особого значения. Мало ли что навезли с собой на охоту очередные богатенькие постояльцы? Чем бы ни тешились, лишь бы не плакали.

Только Аржанова необычный выстрел встревожил. Он вообще не любил ничего необычного. В этом таилась угроза его привычному миру, который он старательно строил для себя долгие годы. Возводил стены. Укреплял защитные сооружения. Создавал свою крепость, которая, в общем-то, не могла пасть от одиночного выстрела. Но тем не менее с непорядком следовало разобраться, поэтому, неслышно ступая по моховому ковру леса, Аржанов двинулся в сторону, откуда прозвучал выстрел.

Не столько ожидая, сколько предугадывая его появление, удачливый банкир Григорий Чухлебов, только что ставший убийцей, неспешно двинулся в глубь лесной чащи. Уходить далеко не было необходимости. Минут через пять, максимум через десять он вполне мог появиться здесь снова, якобы привлеченный звуком голосов. В том, что голоса будут, он не сомневался. Как только найдут тело, сюда примчатся практически все.

Времени как раз хватит, чтобы выбросить пистолет. Он ничего не имел против, чтобы его нашли. Все равно никто никогда не свяжет это оружие с ним. Так же как и человека, оставленного сейчас на поляне в луже собственной крови. Это невозможно. Совершенно невозможно. Так же невозможно, как подумать, что он может стать убийцей. Он бы сам не поверил. И другие не поверят. Никогда.

Никогда больше не будет так, как раньше. Но после того, как он уничтожил виноватого в этом негодяя, ему станет легче с этим смириться…

– Где вы взяли пистолет? – Голос полковника Зимнего был сух и суров.

– В лихие девяностые припрятал. – Чухлебов нехорошо, по-волчьи усмехнулся. – Вон Аржанов тоже знает, что тогда, чтобы бизнес создать, стрелять надо было. Ну и стреляли. Свои в чужих, да и свои в своих, это уж как получится. Я однажды пистолетик-то по случаю и подобрал. Семнадцать лет в сейфе держал, не думал, что пригодится. Ан нет, пригодился.

– Никогда не считал месть стоящей того, чтобы на нее тратили время, – медленно произнес Аржанов. – А ты теперь лет десять потратишь впустую. Вместо того чтобы смотреть, как твои дети растут. – Лицо Григория болезненно дернулось. – Но это твое дело. А вот то, что ты, сучий потрох, Злату чуть жизни не лишил, без ответки не останется.

– Что, нарушишь принципы и тоже отомстишь? – криво прищурился банкир.

– Под статью, в отличие от тебя, я себя не подведу, не беспокойся, – спокойно ответил Аржанов. – Но ты за это ответишь.

– Это вряд ли. – Голос, вырывающийся из сведенного судорогой горла банкира, был больше похож на клекот. – Громова – да, убил. В состоянии аффекта. Он стал над моей женой смеяться, я и не удержался. А девицу я убивать даже не думал. Разве ж двумя флаконами ботокса можно убить? Я их ей в комнату просто так принес. В качестве подарка. Чтоб морщин не было. Понравилась она мне. А когда она в комнату внезапно вбежала, растерялся от неожиданности и по голове-то и стукнул. – На Злату он старался не смотреть.

– Ты меня зря злишь, – тщательно контролируя и держа в узде свое бешенство и чуть растягивая от этого слова, медленно сказал Аржанов. – Я словами зря не разбрасываюсь. Так что за Злату ты все-таки ответишь.

– Ладно, мужики, – решительно сказал Зимний и, открыв дверь в столовую, кивком предложил войти двум крепким парням. – Все ясно. Не о чем больше разговаривать.

С тихим звоном защелкнулись наручники на запястьях банкира Гриши. Хлопнула закрывшаяся за ним и парнями дверь, протопали шаги на крыльце, и в столовой воцарилась тишина. Уже не плакала, а только тоненько всхлипывала Ирина, пыхтел тучный Муромцев, выбивал нервную дрожь каблуками Володя, да и у Златы в ушах громко стучало сердце.