Алла Полянская - Право безумной ночи

— Да не то чтоб сладилось, но так вышло…

Сбивчиво объясняю ей, что в тот день, когда случился взрыв, просила Бога оставить мне Матвея и взамен пообещала, что не захочу больше ничего для себя — ни счастья, ни здоровья, ничего вообще. И как же теперь быть-то, если все получилось совершенно наоборот?

— Ну, вот тебе Господь и ответ дал.

— Как это?

— А так. Ты отреклась от себя, торговалась с ним, как в меняльной лавке, — я тебе это, а ты мне то. А Господь наш говорит тебе: я тебе все дам просто так, потому что ты моя дочь, разве родители с детьми торгуются? Вот, бери своего сына, он будет жив и здоров, я пошлю тебе людей, которые помогут тебе. И вот тебе мужчина, с которым ты будешь счастлива и выбросишь из головы глупости. Бери и будь счастлива, потому что я твой отец, и я хочу тебе добра. А ты, вместо того чтоб поблагодарить, подозреваешь Отца нашего в каком-то подвохе! Совести нет у тебя, Ольга, и характер гадкий, вот что! Пей чай-то, остыл, поди, совсем.

— Но как же…

— Это ты торговалась с Господом, а не он с тобой! Вот и бери то, что дает он тебе, и не жди подвоха, его нет. У тебя отец с матерью, когда покупали или дарили какую вещь или любовь давали свою, взамен просили что-то? Ну, кроме того, чтоб была хорошим человеком да жила честно?

— Нет…

— Так чего ж ты Господа нашего, который Отец всем нам, подозреваешь в этом? Эх, бестолковая ты девка, Олька, как есть, бестолковая!

— Но я совсем не собиралась ничего такого с Валерием…

— Ты-то нет, да судьбу свою и на коне не обскачешь. Все маешься по принцу своему заморскому? Ну, поглядишь, как оно будет.

— И как?

— А поглядишь. Ешь пирог-то, для тебя пекла.

— Как это?

— Да знала я, что придешь, сон мне был. Ешь, пирог-то заговоренный, на оберег от всякого зла и на победу над врагами. Вот когда все у тебя разрешится, придешь ко мне, всему тебя научу, чтоб ты по жизни шла не вслепую, а знала, что и откуда берется…

— То есть?

— Потом объясню, ешь пирог-то.

Я уже давно не пытаюсь понять то, что говорит мне Матрона Ивановна, а она наливает мне в чашку какой-то отвар и велит выпить.

— Раны на спине заживут скорей. А вот это на ночь как компресс положишь, следа не останется.

В марлевом компрессе какие-то травы в отваре. Я прячу банку с готовым компрессом в сумку — вечером сделаю как велено, старушка так беспокоилась обо мне, делала это зелье, так что сделаю, мне не трудно.

— Иди домой и перестань сомневаться. И сама измаялась, и Валерия, поди, измаяла, а ведь будет так, как по судьбе тебе положено, хоть что делай. Ступай, Оля, ждет Валерка-то.

Я ловлю такси и еду домой. Мысли путаются, столько всего навалилось, что я ума не приложу, как это систематизировать. А самое главное — мои подозрения насчет личности охотящегося на меня и детей гражданина — это всего лишь мои подозрения, я их пока ничем не могу подкрепить, потому что не знаю причины. А она есть, эта причина, и очень веская и материальная. Но я ее пока не знаю.

— Расскажешь?

Он смотрит на меня тревожно и ожидающе. Ему, похоже, совсем не нравится сидеть на скамейке запасных.

— Ага, расскажу.

Я расскажу, мне не жалко — но только о своем визите на Лахтинскую, а о разговоре с Матроной Ивановной промолчу. Тут толковать не о чем.

Он приготовил ужин — какие-то овощи в остром соусе. Мне любопытно, как он все это соорудил, но не настолько, чтобы спросить рецепт. Впрочем, ужин необычный, хотя квартира по-прежнему кажется мне чужой и гулко пустой — потому что нет детей.

— И что ты будешь делать?

— Не знаю, Валера. Пупсик прав, если бы дело было только во мне одной, то убрали бы меня, и все. Но дело в детях тоже, а значит, это либо очень личная месть — но тогда я не знаю, кто и за что, потому что все годы после смерти Клима я избегала любого человека, имеющего отношение к нашим прежним связям, а новых врагов не нажила. Да я и насчет старых сомневаюсь… Столько лет прошло, хотели бы отомстить — уже убили бы давно. Нет, Пупсик прав, это действительно чей-то внятный финансовый интерес. Но чей? У меня нет ничего, что стоило бы даже половины суммы, предложенной за нас киллеру.

— Может, ты об этом просто не знаешь?

— Валера, ну что значит — не знаю. Вот эту квартиру купил Клим, когда мы поженились. Купил на мое имя, кстати — он был старше на одиннадцать лет, и его деятельность была сопряжена с риском, он отдавал себе отчет в том, что может стрястись беда и мы с детьми будем обеспечены, по крайней мере, жильем. Но квартира не стоит таких денег.

— А что стоит?

— Да ничего у меня нет! Ну, драгоценности там… Дарил мне Клим много, и я их все сохранила, но они не тянут на заоблачную сумму. А больше ни у меня, ни у мальчишек ничего нет.

— Значит, о чем-то ты не знаешь, Оля.

— Ага. Я спать хочу, Валера. Помоешь посуду сам, ОК?

Я иду в ванную, достаю компресс, который выдала мне Матрона Ивановна, и укладываюсь на него спиной. Раны весь день болели, я терпела, но ощущение было, что вся спина воспалилась. Теперь пришло чувство, словно жар схлынул, облегчение оказалось таким мгновенным, что я даже застонала от наслаждения. Не знаю, что там за травы, но, видит Бог, мне реально стало легче.

В спальне горит ночник, постель уже разобрана, и я ныряю под простыни, ноги гудят от ходьбы, а чувство, что решение где-то на поверхности, не дает мне уснуть. Но надо просто отложить вопрос, потому что так я ни к чему не приду. На грани сна и яви моя голова отдохнет, отрешится от ненужного и второстепенного, и я смогу понять.

Только, похоже, отрешиться от второстепенного у меня не получится.

— Оль, подвинься маленько.

Я не привыкла спать в этой кровати не одна.

19

Я не люблю утренние звонки, но раньше я всегда ждала звонков Марконова, а сейчас — жду звонков своих детей.

Но это не Марконов и не Денька.

— Привет, Оля. Узнала?

— Привет. Конечно, узнала. Миша, ты очень рано встаешь.

— А ты по-прежнему воинствующая сова, — он смеется, и его смех звучит очень знакомо. — Не так уж мы изменились, Оля.

— Изменились, конечно.

— Но не изменили своим привычкам, а это означает, что, по сути, мы все те же люди, — Михаил вздыхает. — Оль, ты помнишь наш разговор? Мне очень нужно с тобой увидеться, я хочу попросить тебя поработать на меня.

— Когда?

— Ну, вот если прямо сейчас я пришлю за тобой машину?

— Миша, я еще в постели. Давай минут через сорок.

— Через час, я не изверг, — он снова смеется. — У тебя очень сексуальный голос спросонок, знаешь?

— Нет, спасибо, что сказал.

— Через час.

Он смеется и отсоединяется, а я сижу в кровати дура дурой и думаю, что это ненормально — флиртовать с Мишей Семеновых, даже если опустить тот момент, что в моей постели сейчас находится другой мужик. Блин… Что-то ненормальное происходит в моей жизни!