Ирина Мельникова - Роман с Джульеттой

Он низко склонился над столом.

– Простите, Елена Владимировна, я никому это не рассказывал. Но нахлынуло вдруг, не смог удержаться.

У Алины сжалось сердце. Этот холодный, надменный человек, оказывается, многие годы скрывал в своем сердце огромную боль, и что же такое должно было случиться, что он выплеснул свое горе наружу? Неужели его так сильно потрясло предательство Маргариты?

Но спросить его второй раз о Маргарите Алина не решилась бы даже под страхом смерти. Это выглядело бы и неприлично, и подозрительно. Домработница не должна быть навязчивой и любопытной. Правда, она догадывалась, что череда откровений еще не закончилась, иначе Луганцев давно бы поднялся и ушел в свой кабинет. А он снова подлил себе виски. Сжав стакан ладонями, Игорь Леонидович уставился в одну точку, словно хотел просверлить дырку в скатерти, затем поднял глаза на Алину.

– Вы не любите виски? Тогда, может, вина? А то как-то не по-людски получается. Я надираюсь, а вы трезвы, как праведник.

Алина не выдержала и рассмеялась.

– Вы хотите, чтобы я тоже надралась? А кто вас с Ильей Сергеевичем накормит ужином?

– Илья сегодня не скоро вернется. Он землю будет рыть, пока не найдет Маргариту или не разузнает, куда она скрылась.

– Вы давно знакомы с Ильей Сергеевичем? – тихо спросила Алина.

– С детства. Мы росли в одном дворе, затем учились в Ленинграде в суворовском училище. Он на два года старше. Его сестра была моей женой.

– Была? Вы разошлись?

– Нет, не разошлись. – Луганцев залпом выпил виски и посмотрел на Алину. Глаза его покраснели, то ли от выпитого спиртного, то ли от усталости.

– Она погибла вместе с двумя нашими сыновьями. Семь лет назад в авиакатастрофе. С ними летел единственный сын Ильи. Он тоже погиб. А жена вскоре от Ильи ушла, не могла простить, что Илья против ее воли отправил сына отдыхать на Кипр вместе с моими. Софья недолюбливала мою жену. У Любы был слишком прямой и независимый характер. Но она всегда была очень веселым и отзывчивым человеком. Работала в школе учительницей, преподавала географию. И очень любила путешествовать. А Софья – из породы домоседок и постоянно тряслась за своего единственного сына. Никуда не отпускала от своей юбки. В конце концов, терпение у Ильи лопнуло, он купил путевку, билет на самолет… На этом наше счастье и кончилось. Самолет на большой высоте взорвал какой-то сумасшедший араб. Погибли все… В землю опустили практически пустые гробы. На днях моей жене исполнилось бы сорок лет, а старшему сыну – восемнадцать. Я заказал молебен в храме… – Луганцев судорожно перевел дыхание. – У нас с Ильей – общее горе. Но об этом знаем только я и Илья. Я имею в виду – здесь, в городе… Даже Маргарита не в курсе всех подробностей. А теперь вы тоже знаете…

– Я понимаю, – Алина с такой силой сжала кулаки, что ногти впились в ладонь. Она вспомнила и тот день, и храм, и людей в черном на его ступенях. И ей стало стыдно за свои мысли, ведь она почти поверила той старушенции… «Бандюки… Грехи замаливают…» Но тогда весь мир представлялся ей грязным, а свет – тусклым, а люди – непременно негодяями и мерзавцами. А ведь Луганцев и Илья заново переживали в тот момент самые страшные мгновения своей жизни.

– С тех пор мы остались вдвоем, – продолжал Луганцев, не замечая ее смятения. – Так и пошло: куда он, туда и я, куда я, туда и он… Уволились из армии, занимались сначала нефтью, затем лесом, потом судьба занесла на Украину, в Николаев, на завод по ремонту бронетехники. А три года назад мне предложили возглавить комбайновый завод. Вы в курсе, что в советские времена он больше работал на оборону, чем на сельское хозяйство?

– В курсе, – ответила Алина. И чуть не добавила: «Моя тетушка в те времена работала в плановом отделе». Но вовремя вспомнила, что для Луганцева она и есть та самая «тетушка».

Но Луганцев не заметил ее смятения.

– Сейчас оборонный заказ ушел в прошлое, – продолжал он, – поэтому приходится вертеться, как уж на сковородке. Но дальше неинтересно. Есть такая, кажется, восточная пословица: «Сколько ни говори: „Халва“, во рту слаще не станет».

– Вот видите, – мягко сказала Алина, – что бы вы ни говорили, о чем бы ни думали, все заканчивается заводом. А это неправильно. Человек работает, чтобы жить, а не живет, чтобы работать.

– Что поделаешь, если завод – единственное, что у меня осталось.

– Осталось? – рассердилась Алина. – Вы рассуждаете как дед под сто лет. Вы еще молодой человек… Сколько вам? Сорок три?.. Сорок пять?..

– Сорок три, – усмехнулся Луганцев, – на ваш взгляд, я – молодой, а вот мне частенько кажется, что все уже позади. Впереди лишь новые модели комбайнов, получение кредитов, погашение долгов, выплата зарплат и привлечение инвесторов. Да еще кое-что по мелочи…

– Вам надо влюбиться, Игорь Леонидович, – неожиданно выпалила Алина и, охнув, прикрыла рот ладонью. – Простите, я не то хотела сказать. Человеку нельзя одному, его обязательно должен кто-то любить, заботиться о нем, тревожиться, если он задерживается на работе или вдруг заболеет.

– Я – однолюб, – сухо ответил Луганцев. Взгляд его снова помрачнел. – Никто не заменит мне Любу и сыновей. Вы, наверно, заметили, что я не держу на виду их фотографии. Понимаете, у меня сердце разрывается, когда я вижу, как они мне улыбаются с этого жалкого клочка бумаги. Это несправедливо, что бумага живет дольше человека… Нет, я не могу!

Он опять потянулся к стакану с виски, но Алина перехватила его руку.

– Не смейте пить! – Она повысила голос и даже не заметила этого. – Вы понимаете, что ведете себя как слюнтяй? Вы – красивый, молодой, сильный мужчина. В городе о вас чуть ли не легенды слагают, почти молятся на вас, а вы тут расквасились, расплылись, как блин по сковородке! Маргарита сбежала? Предала? От этого мир взорвется? Земной шар перевернется? Или ваш завод в Америку переместится? Что вы себе отходную поете?

– Я не пою отходную! – буркнул Луганцев, но стакан отодвинул в сторону. – И не кричите на меня, я этого не люблю!

– Простите, я не кричу! – Алина вдруг поняла, что на самом деле Луганцев лишь делает вид, что сердится. Но ему действительно непривычно, что кто-то смеет ему указывать, да еще таким непререкаемым тоном.

– Я на вас не кричу, – сердито повторила она. – Но вас нужно хорошенько встряхнуть, желательно, даже отлупить, чтобы вы наконец-то поняли, что есть и другая сторона жизни. И ваше счастье не в заводе, не в вашей чертовой работе…

– Ого! – Глаза Луганцева весело блеснули. – Матушка тоже частенько грозилась меня отлупить, в детстве я рос сорванцом. Но у нее все не получалось. Может, вы попробуете?