Луанн Райс - Дитя лета

– Лаэм, – шепнула Лили, вспомнив обещания, произнесенные им в ту ночь, и ей впервые захотелось, чтобы он их сдержал.

– Почему… – хотел было продолжить он, но умолк. Его губы коснулись ее кожи, и она скорее почувствовала, нежели услышала, как он сказал: – «…почему я так сильно люблю вас обеих?» Но вдруг поняла, что он просто поцеловал ее в шею – и вообще ничего не сказал. Ну конечно, не сказал – ведь они находились в центре зала ожидания, куда входили и выходили врачи и сестры и где было много других родителей.

Она сильно сжимала его руку, пока слушала, – и чувствовала, как снова обретает себя, собственное тело, сознавала, что она уже не цепенеет и не витает в воздухе, как неприкаянное привидение.

«Мы тоже любим тебя», – хотела она сказать Лаэму, но не сказала. А сказать хотелось, потому что до нее наконец дошло – реальность, то, что этот человек постоянно был при них с Роуз с самого момента ее рождения. Он был Роуз как отец. Настоящий отец Роуз ничего не значил и не стоил – ровно ничего. Именно в докторе Ниле коренилась причина того, почему девочка чувствовала себя столь любимой, почему она росла и расцветала.

– Ты прав, – сказала она. – Существует много разных почему.

– И далеко не все они плохи, – добавил он.

– Верно, – улыбнулась Лили. И тут она взглянула на часы и увидела, что уже десять: значит, операция вот-вот начнется. Операции на открытом сердце были непродолжительны по времени. Они длились не больше часа. Но за этот час могло случиться все что угодно. Жизнь и смерть мелькали перед глазами родственников… «О Господи, – взмолилась Лили, закрыв глаза, – помоги нам пережить этот час».

Лаэм открыл ноутбук в надежде, что Лили немного отвлечется и успокоится, порадовавшись зеленой точке ММ 122, которая еще больше приблизилась к заливу Бостона. Но Лили, похоже, была не в состоянии смотреть на что-либо, кроме как на часы и на двери, из которых должны были появиться врачи по окончании операции.

Было десять часов пятнадцать минут. Лаэм всячески старался скрыть собственное волнение. Он сидел рядом с Лили, когда Роуз делали и все остальные открытые операции на сердце. Из-за стеноза клапана аорты и дефекта желудочка пришлось вскрывать самую стенку сердца.

Чтобы обеспечить доступ к жизненно важным органам, Роуз должны были подключить к сердечно-легочному аппарату. Лаэм интересовался этим вопросом, беседовал с другом, занимавшимся кардиохирургией в Ванкувере. Он знал, что Роуз находится под наркозом. Доктору Гарибальди предстояло добраться до сердца через грудину. При помощи катетеров кровь из вен справа от сердца перекачивалась в аппарат, который в определенном ритме проводил кровь через специальный кислородный фильтр и направлял уже насыщенную кислородом кровь назад в тело Роуз по катетеру, введенному в аорту.

Само сердце при этом оставалось обескровленным; доктора работали быстро. В операционной было очень холодно, поэтому сердце и мозг Роуз требовали меньше кислорода. Лаэм пытался представить, что там происходит, но, как и Лили, неотрывно следил за часами. Десять тридцать пять.

– Помнится, последняя операция длилась сорок минут, – сказала Лили. – Врачи могут появиться с минуты на минуту.

– Да, теперь уже с минуты на минуту, – повторил Лаэм.

– Им нужно только снять блокаду и заменить заплату.

– Верно, – сказал Лаэм. – Доктор Гарибальди проделывал это сотни раз.

– Но не Роуз. Он ее никогда раньше не оперировал. Ее оперировал доктор Кеннеди. Но он получил место в Балтиморе, в клинике Джона Хопкинса. Можно было бы поехать и туда.

– Бостон – прекрасное место, Лили. Лучшее из всех. А доктор Гарибальди – самый лучший хирург.

– Да, но в Балтимор тоже можно было…

– Знаю. Но Бостон ближе к дому. Тебе нравится эта больница, и Роуз здесь комфортно.

– Это верно, – сказала Лили и так серьезно посмотрела Лаэму в глаза, будто он сообщил ей нечто, о чем она никогда раньше не слышала. – Ты прав. Именно поэтому мы и выбрали Бостон – здесь хорошо, и Роуз здесь комфортно.

Десять сорок.

– Ее оперируют уже сорок минут, – пробормотала Лили. – Раньше она находилась на аппарате ровно столько же по времени. Я не уверена, но мне так кажется.

– Это не так долго, Лили. Врачи вот-вот появятся.

– Им нужно убедиться в том, что кровь хорошо насыщается кислородом. Я никогда не могла понять, как работает этот аппарат. Но ведь это уже делалось много-много раз. Потом Роуз чувствовала себя прекрасно. Не считая того случая, когда ей попала инфекция.

– На этот раз не попадет, – сказал Лаэм, беря Лили за руку. Но она не позволила задержать ее. Словно вспомнила тот ужасный случай, когда Роуз заразилась стафилококком. В тот раз операция прошла удачно, но девочка едва не погибла от инфекции.

Лили вскочила с места и принялась ходить по залу. Она подошла к окну и облокотилась лбом о стекло.

Лаэма мучило, что он ничем не мог ей помочь, и он решил немного отвлечься и сосредоточиться на науке. Он включил яркое поле экрана компьютера. Не такое яркое, правда, как тогда, когда они сидели с Лили в темной кабине грузовичка, неподалеку от маяка, и ночь была так черна, и на экране отчетливо выделялась каждая точка, и одной рукой Лаэм обнимал Лили, и ее кожа нежно касалась его щеки. Здесь совсем не то.

Он вгляделся в экран. Вот она – точка Нэнни, ММ 122 – мерцает близ Глостера. Нэнни проделала этот удивительный путь всего за полтора дня – от Мельбурна через Атлантику, миновала несколько заливов и множество островов и прибыла к берегам штата Массачусетс.

Она была здесь, у бостонского Северного Берега и продолжала двигаться на юг. Лаэму хотелось позвать Лили посмотреть, что происходит, но что-то в ее позе подсказало ему, что сейчас она не будет слушать про Нэнни. Да и сам он сильно переживал за исход операции.

ММ 122 совершенно отклонилась от своего традиционного курса, от привычных ей территорий, куда обычно приходили в июле белуги. Что, если у Нэнни и в самом деле существовала мистическая связь с Роуз? Что, если ее появление здесь было неким знаком, предвестником чего-то? Ведь в Кейп-Хок киты появлялись каждый раз, когда Роуз этого хотела, словно здоровались с ней. А вдруг Нэнни шла сюда, чтобы с ней попрощаться?

Лаэм отказывался в это верить. Глядя на Лили, стоявшую на другом конце зала, он поднялся с места. На часах было уже десять пятьдесят пять. Оставалось всего пять минут до истечения часа пребывания Роуз в операционной. Лаэм мучительно соображал, что бы такое сказать Лили, – что доктора, возможно, начали операцию позже, что, наверное, операционная не была вполне подготовлена, что…

Но теперь не время размышлять. Лаэм был океанографом и почувствовал, что пора подключать науку. Он пересек пространство, отделявшее его от Лили, – казалось, ему нет конца. Ему припомнилось то мгновение, когда он впервые увидел маму после смерти Коннора, и еще одно – после того, как ему самому ампутировали руку. Мама тогда смотрела в окно. Лаэм окликнул ее, но она даже не обернулась.