Дмитрий Вересов - Белая ночь

— Ты про дачу?

— Нет, вообще, за подаренный мир… За возможность перемещаться в пространстве и времени среди толстых диполей…

— А, понимаю, — сказал отец, внимательно поглядев на сына. — Ты уже хорошо принял…

Тебя про институт спрашивают, в который я тебя засунул, как слепого, мокрохвостого щенка. Хрен с твоей благодарностью. Ты учиться собираешься или нет?

— Я, кажется, учусь.

— «Кажется!»… Про диполи ты уже хорошо выучил. Молодец… А ты знаешь, что у тебя не будет допуска к летней экзаменационной сессии? Что все кораблестроители уже сдали курсовые по деталям машин и защитили, а ты своего преподавателя еще в глаза не видел? «Кажется…»

Креститься надо, когда кажется. А тебе надо еще и чертить по ночам, а не на фоно лабать за карася! Хорошо сказал?

— Нормально.

— Вот-вот. Ты пойми, Кирилл, что кораблестроительная специальность не только обеспечит тебе кусок стабильного хлеба, а с моей помощью обеспечит еще и карьеру.

Кирилл, услышав про «стабильный хлеб», вспомнил блокадную пайку на фоне глубокого декольте официантки Кати и усмехнулся.

— Семья кораблестроителей Журбиных, — Кирилл перешел в контратаку. — Трудовая династия.

Конфликт поколений сводится к спору: что лучше — заклепка или сварка? А потом спускается на воду ракетный крейсер «Алексей Марков», а я разбиваю о твой борт бутылку шампанского…

Из отца получился бы очень хороший ракетный крейсер. Может быть, даже флагман флота.

— Ты бы лучше поостерегся при мне паясничать, — севшим голосом проговорил отец. — Как бы о твой борт я чего не разбил… Никто тебе никогда не доверит эту почетную роль, потому что ты сам — только пробка от этой бутылки.

Не касайся святых для кораблестроителя понятий! Пластмассовая пробка! Кто ты вообще? Музыкант для кабака? Это уже удивительно. Наверняка кабак какой-нибудь затрапезный. Какой из тебя музыкант? Поэт? Никакой ты не поэт!

Наслушался от своего деда, тоже литератора недоделанного, про способности. Блок, Пастернак…

Все белогвардейцы, антисоветчики, короче, сволочь. И дед твой. Только треплется и дерьмо на огороде мешает. Добавил бы в чан с удобрениями твоего Блока, может быть, что-нибудь и получилось. Вот твоя династия! Шампанское он будет о борт крейсера разбивать! Дерьмо ты будешь со стихами мешать, когда тебя за бездарность из кабака выкинут! Понял?! Бросай заниматься дурью, тебе говорят! Берись за учебу!

Какая там у тебя тема курсовой по деталям машин?

— Кулачковый механизм, — машинально ответил Кирилл, хотя сам уже завелся, как дизель.

— Завтра утром дашь мне свою курсовую. Мои проектировщики тебе ее за час нарисуют. Понял? И хватит, я прикрываю твою казацкую вольницу. Рано тебе еще. С этого дня вот тебе кулачковый механизм…

Перед носом Кирилла сложился огромный волосатый кулак. Размером он был с десятиунцевую боксерскую перчатку. Интеллектуальная дуэль между разведчиками закончилась неожиданно. Резидент показал двойному агенту кулак и пригрозил, что даст ему в морду. Агент решил играть в открытую. Ответный удар должен быть достойным. Надо разить наповал, как в карате.

— Я ухожу из института, — сказал Кирилл. И хватит, я прикрываю твою неограниченную диктатуру. Поздно тебе уже. А кулачковый свой механизм прибереги для партийной конференции. Может, стукнешь когда-нибудь кулаком по столу, не все же аплодировать друг другу.

Удар был хороший, акцентированный, как говорят боксеры, «местом». Алексей Петрович даже качнулся в сторону. Но устоял и попытался изменить тактику по ходу боя.

— Как же ты будешь жить?

— Не волнуйся. Я в день зарабатываю ставку твоего инженера-конструктора, — Кирилл несколько преувеличивал, но не слишком.

— Не сравнивай деньги, заработанные на заводе, с подачками пьяной шпаны.

— Ты считаешь, что подачки от государства так сильно отличаются от подачек частных лиц?

— Послушай, парень, — вдруг осенило Алексея Петровича, — а ты, часом, не диссидент?

— Поэт, музыкант тебя же не устраивают, почему бы не диссидент?

Отец вдруг будто вспомнил что-то, махнул рукой.

— Какой ты на хрен диссидент! — Он сказал это так, как когда-то говорил матери, бегавшей по дачному участку в поисках сына. — С кем я говорю?! Один глупый треп и ничего больше.

Документы он заберет из института! А про армию ты забыл? Никуда ты не денешься, диссидент.

И как в те годы, лежа на крыше, Кирилл почувствовал к нему детскую ненависть, потому что отец был прав.

— Значит так, Кирилл, — отец поправил шарф и стал застегивать пальто, давая понять, что разговор закончен и сейчас последуют организационные выводы. — Сейчас ты объявляешь своей компании, что банкет закончился, садишься в машину, берем с собой Диму Иволгина, которого, судя по его поникшему виду, ты чем-то обидел, берем еще эту.., дочку декана, то есть твою девушку и едем домой. Мать все приготовила, пришли гости, эти твои тетки, двоюродные сестры.., черт их разберет! Словом, не будем портить тебе праздник. Ну, и мне, конечно… Поехали. Толя, заводи!

Резидент еще не понял, что молодой агент вышел из игры.

— Отец, поезжай без меня. Я останусь с ребятами. Во-первых, они ни в чем не виноваты.

У них тоже праздник. А потом, я принял решение. Может, первый раз в жизни. А поэтому я не отступлюсь. Все так и будет. Я ухожу.

— Ладно, поглядим на тебя, — Алексей Петрович резко, по-военному, повернулся, вырыв в земле две черные ямки, и быстро пошел к машине.

В понедельник, в электричке, по дороге в институт, Кирилл в который раз вспомнил Женю Невского. Сначала появилось чувство стыда, которое было, как привычный вывих. У этого приступа были какие-то новые оттенки, но Марков на этот раз справился с ним довольно быстро.

Больше того, он вышел из приступа в состоянии непоколебимой уверенности. Даже удачная рифма пришла в голову.

В перерыве между лекциями физики, разогнав тряпкой на доске стадо тупых и жирных диполей, Кирилл Марков написал мелом:

Ах, лучше бы, Миронов,Ушли вы в мир ионов…

Он решил уйти со скандалом, хоть напоследок пострадать за поэзию в техническом вузе.

Физик Миронов попался ему под рифму случайно. Но доцент оказался действительно хорошим мужиком. Он не стал сверять почерк, опрашивать свидетелей, жаловаться в деканат.

Миронов только пристыдил неизвестного поэта, но тому было не привыкать к стыду.

В тот день он ушел с лекций, пил пиво, говорил с какими-то алкашами, тряс кого-то за грудки, словом вел себя очень странно. А потом вернулся в институт и забрал документы.

Когда в кабинете на первом этаже Кирилл забирал аттестат и получал небольшую справку о сданных экзаменах, он ясно почувствовал, как рядом хрустнула шестеренка огромной бездушной машины, сработал кулачковый механизм, закрутились валы, заходили поршни. Летали машин и механизмов пришли в движение по его душу. Гигантский монстр, на мгновение потеряв гражданина Маркова в списке студентов, шарил уже стальными ковшами, щупальцами, зажимами, чтобы схватить и завернуть винтиком в один из своих блоков. Теперь над ним висел не деканат, а военкомат.