Елена Квашнина - Привет, любимая (СИ)

      - Я уже сказала: давайте оставим ...

      - Мама, - закричал Ванечка, подбегая. - Дядя Ломан! Там гнездо!

      Предлог закончить этот опасный разговор, не ссорясь, был превосходным. Я с удовольствием полезла в кусты к Ванюшкиной находке. Гнездо оказалось пустым. Все равно интересно.

      Всю обратную дорогу Роман хмуро молчал. Только в городе, высаживая нас из машины, придержал меня за руку.

      - От судьбы, Аля, никуда не денешься.

      - Вы уверены, что вы - моя судьба? Я - нет. Вам не приходило в голову, - сказала я сухо, осторожно высвобождая руку, - что я могу все еще любить мужа?

      Он криво усмехнулся.

      - Но Михаила в твоей жизни больше нет. И, надеюсь, не будет. А я здесь, рядом с тобой. Ты мне нужна. Без тебя я уже не могу. И не буду!

      Ванечка подошел. Встал рядом. Округлил глаза и приоткрыл ротик. Слушал Романа внимательно. Господи, понимал бы что! Эх, не при Ванечке надо бы отношения-то выяснять. Но как-то притормозить Романа следует. Слишком уж разогнался. Широко шагает. Штаны порвет.

      - В моей жизни и вас может не быть. Вы - не продукт первой необходимости. И, вообще... На лето мы отправляемся в деревню. Приезжать туда не советую. Хочется верить, что за три месяца вы прочухаетесь.

      Взяла сына за руку, повернулась и пошла. Не собиралась ничего больше слушать. Ванечка увидел голубя. Рванулся за ним. Я крепко сжала его руку. Все еще внутренне бурлила.

      В подъезде Ванечке удалось выдернуть свою ручонку. Он остановился и серьезно спросил, глядя на меня Мишкиными глазами:

      - Мама, ты дядю Ломана плогнала? Да?

      - Нет, милый.

      - А лугалась ...

      - Не ругалась вовсе, - рассмеялась я. - Объяснила ему кое-что, и все.

      Он хихикнул и поскакал вверх по лестнице. Рыженький мой.

* * *

      Летом мне пришлось трудновато. В первый раз за несколько лет мы поехали в деревню. Тетя Нина с Ванечкой безвылазно сидели там. Я моталась на работу в город. Вечером возвращалась к ним.

      Зато в субботу и воскресенье отдыхала на полную катушку. Брала Ванечку и мы уходили гулять. В лес. Или в поле. Ванечке все было интересно: жуки, бабочки, хвоинки. Я с ним и сама превращалась в маленького ребенка. Так же ползала по траве на четвереньках и всем восхищалась. Часами могла наблюдать за каким-нибудь муравьишкой. Иногда мы ложились на спину и, как любил говорить Рыжий, слушали природу. Ванечке особенно нравились жаворонки - болтаются выско в небе на одном месте, трепещут крылышками, радуют чистыми трелями. Еще он полюбил собирать чернику. Земляника его не очень-то вдохновляла. На родник мы почти не ходили, хотя сынуле там понравилось. На роднике тоска с такой силой одолевала меня, что я потом несколько дней бывала не в лучшем настроении.

      Тетя Нина окончательно пришла в себя. Стала поговаривать о корове, курах, огороде. Ну, огород - еще куда ни шло. Весной я залезла в долги. Купила семенной картофель и засадила им пять соток. Клубнику посадила. Для Ванечки. Еще огурцы, зелень. Но живность заводить? Увольте. Человек я или трактор? А зимой куда корову пристраивать? А корма? Обсуждать эту тему с теткой я отказалась на отрез.

      Она злилась. Все было не по ней. Ругалась на нас, как баба Яга: и обедать-то мы не пришли, и к ужину опоздали, и коленки у нас зеленые, и рожи грязные. Ей, видите ли, стыдно перед соседями.

      Соседи обращали на нас внимание только первые две недели. Перемывали косточки, пока окончательно не вспомнили. Потом привыкли и перестали. Даже Люська Кривая не лезла со своими сплетнями. Она раздалась и стала похожа на большую юлу. Все кряхтела, да на мужика своего изредка жаловалась. Дескать, к рюмке стал часто прикладываться, зараза.

      Олег с Таней сидели у нас каждый вечер. От Олега я даже стала уставать. На работу в город - вместе. Вечером из города - опять рядом.

      Не смотря на то, что в город приходилось мотаться пять дней в неделю, я отдохнула душой и окрепла телом. Даже слегка поправилась. Петька Козлов, не удержавшись, сделал мне комплимент. Ехал как-то на своем стареньком мопеде, увидел меня и притормозил.

      - Все цветешь, Аленький?

      - Да брось ты, Петь!

      - Чего, брось-то? Красивая ты, зараза, стала!

      - А ты женись на мне, - ехидно предложила я.

      - Смеешься? - укоризненно спросил он. - Мишка вернется - меня на атомы разложит.

      Для деревенских, так же, как и для сослуживцев, существовала легенда, что Мишка в загранке на заработках.

      - Он врач, - хохотнула я. - Как разложит, так и соберет.

      - Нет, - открестился Петька. - Может, тебе и удается с ним справляться, а я - так не возьмусь.

      - Зря, значит, я расцветаю, если ты от меня отказываешься? - мне стало вдруг легко и просто. Я шутила и смеялась. В первый раз с тех пор, как ушел Мишка.

      - Ох, зря, - до ушей улыбнулся Петька.

      Он крутанул педаль, дождался, пока мотор заработает ровно. И покатил, на прощание махнув мне рукой. Я смотрела ему вслед и чувствовала себя шестнадцатилетней девчонкой, у которой никаких забот, кроме разукрашивания песенников.

      К концу лета я совсем ожила. Татьяна удивлялась, не узнавала меня. Олег тихо радовался. Мы несколько раз втроем заглядывали на волейбольную площадку по вечерам. Но там теперь играла молодежь, которую мы знали очень мало. В наше время они пешком под стол ходили.

      В город мы вернулись в начале сентября. И то, потому что зарядили дожди. Ни мне, ни тете Нине в город не хотелось. Слишком спокойно жилось в Денисовке. Даже Олег с Таней, которая не любила отдыхать в деревне, проторчали там вместе с нами до осени.