Сохейр Хашогги - Мираж

— Да.

— Это было абсолютно необходимо, ваше высочество. Мне очень жаль.

— Вы не виноваты, такова воля Аллаха.

В знак признания глубокой правды принцессы, Коньяли склонил голову.

— Ваш супруг сгорает от нетерпения встретиться с вами, ваше высочество. Я сказал ему, что он может побыть у вас всего несколько минут.

Заметили ли врачи промелькнувшее в ее глазах выражение страха? Филипп очень внимательно смотрел на Амиру. Он, без сомнения, все понимал.

— Надеюсь, вы не будете возражать, коллега, что я время от времени буду навещать и осматривать больную? — спросил француз.

— Разумеется, доктор. В конце концов она ваша больная точно в такой же степени, как и моя.

Филипп подмигнул Амире.

— Я буду поблизости, ваше высочество. Рабия знает, где меня можно найти.

Рошон так быстро покинул палату, что Амира даже не успела попрощаться с ним. Коньяли вышел следом, отдав Рабии какие-то краткие распоряжения. Неожиданно в палате появился Али. Рабия встала и направилась к двери.

— Останьтесь, Рабия, прошу вас, вы нам не помешаете.

Медсестра посмотрела на Амиру странным взглядом.

— Я только на несколько минут спущусь в холл. Пожалуйста, недолго, ваше королевское высочество, — обратилась сестра к принцу. — Это просьба врача.

— Конечно, конечно, — ответил Али.

Когда за Рабией закрылась дверь, Али подошел к кровати Амиры. Та готова была закричать от ужаса. И тут произошло совершенно неожиданное: муж встал на колени и поцеловал кончики пальцев своей супруги.

— Хвала Аллаху! Хвала Всевышнему за то, что он сохранил тебя! Это моя вина. Я никогда себе этого не прощу. Будь я хорошим мужем, никогда не допустил бы этого сумасбродства.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь.

— Конечно, об аварии, о чем же еще. Ты бы видела, в каком состоянии машина!

Кто из них двоих сошел с ума?

— Не было никакой машины!

— Что?

— Я не вела машину, я даже в ней не сидела!

Али беспомощно развел руками.

— Мне не надо было так рано приходить. Отдыхай, моя дорогая. Я обещаю, что отныне все будет по-другому.

Что это — реакция на совершенное преступление? Он что, пытается вытеснить из памяти содеянное? Или у Али просто недостает мужества признать свою вину? Или за этим кроется нечто иное?

Остановившись у двери, Али улыбнулся Амире. В этот момент в его темных глазах промелькнуло ужасное, зверское выражение, которое она заметила в ту страшную ночь. Это длилось всего мгновение, но Амира успела разглядеть бестию, а бестия — ее.

Амира слишком устала, чтобы испытывать страх. Все это уже не имело никакого значения.

Вернулась Рабия. Через несколько секунд Амира уже крепко спала.

Два следующих дня Амира пролежала почти без движения. Слабость и боль парализовали ее. Утром третьего дня Рабия помогла Амире сесть на край кровати, а вечером женщина уже сделала самостоятельно несколько шагов по палате, чувствуя себя то ли древней старухой, то ли маленьким ребенком. В тот же день доктор Коньяли снял часть повязок с лица, а Рабия после энергичных протестов и проволочек наконец дала Амире зеркало. Увидев в нем свое отражение, Амира чуть не задохнулась. Ее распухшее лицо представляло сплошной иссиня-багровый кровоподтек, принявший уже желтоватый оттенок. На носу еще оставалась небольшая наклейка. На лбу были заметны хирургические швы. Левый глаз почти полностью открылся, но, налитый кровью выглядел ужасно.

— На лбу останется небольшой рубец, — пояснил доктор Коньяли, — нос тоже скорее всего изменит свою форму, но уродливым не станет.

Вошел Филипп, он напряженно следил за тем, как с носа Амиры снимают наклейку. Затем он широко улыбнулся.

— Если вам не нравится ваш нос, то я дам вам телефон специалиста по пластической хирургии. Он придаст вашему носу любую форму, какую пожелаете.

— А может ли он, — Амира с трудом вспоминала имя какой-нибудь французской кинозвезды, — сделать мне нос, как у Катрин Денев?

— А почему нет? Сделал же он нос самой Катрин Денев.

— Вы не хотите надеть чадру, ваше высочество? — спросила Рабия.

— Вы намекаете, что теперь бинты не закрывают моего лица? Нет, думаю, что надевать сейчас чадру бессмысленно. Эти господа знают мое лицо, как это ни прискорбно, намного лучше, чем я сама.

— Нам придется следить за процессами заживления, и, кроме того, скоро надо будет снять швы, — проговорил доктор Коньяли. — Никто при таких обстоятельствах не посмеет упрекнуть ваше высочество в нескромности.

— Благодарю вас, доктор. Как здоровье его величества, моего свекра, Фи… доктор Рошон?

— Я рад сказать вам, что ему стало намного лучше.

— Слава Аллаху, — в один голос произнесли Коньяли, Рабия и Амира.

— Нет, в самом деле, он больше не нуждается в моей помощи, поэтому, как только мы поставим вас на ноги, ваше высочество, я немедленно отбуду в Париж. — Филипп говорил совершенно спокойным тоном, но во взгляде, который он бросил на Амиру, сквозила какая-то невысказанная мысль.

— Ну что ж, — сказала Амира, — надеюсь, что перед вашим отъездом нам еще удастся поговорить. Я обязана жизнью вам и доктору Коньяли.

— Я уверен, что мы непременно еще увидимся, — учтиво произнес доктор Рошон.

Однако поговорить им оказалось не так-то легко. Хотя Амира довольно быстро поправлялась, рядом неотлучно находились либо Рабия, либо другие сестры. На этом настоял Али. Часто он и сам оставался в палате. Али был так предупредителен с Амирой и с Филиппом, что подчас казалось, он действительно изменился, как это бывает, когда, пережив ужасное потрясение, человек седеет за одну ночь. Но в действительности это было совсем не так. Где-то в глубине глаз Али, казалось, таился истинный принц, который пристально наблюдал за Амирой и смеялся над ней. Женщина поняла, что она никогда не избавится от страха перед мужем.

Наконец настало утро, когда доктор Коньяли объявил, что наутро Амира сможет покинуть госпиталь и переехать домой, во дворец. Вечером, когда ушел Али, явился Филипп с прощальным визитом. Странно, но сперва Амире показалось, что его больше интересует болтовня с Рабией, нежели состояние своей пациентки.

— Доктор Коньяли сказал мне, что вы много путешествовали.

— Я, господин? — Рабия зарделась от легкой гордости. — Ну, конечно, я была в Пакистане, в Дели и в Англии — в Бирмингеме и Лондоне.

— И на каких же языках вы говорите?

— На своем родном языке, немного по-английски и по-арабски, как вы сами слышите, господин.

— А по-французски?

— С сожалением вынуждена признаться, что по-французски я не понимаю ни слова. — Рабия искренне расстроилась оттого, что не смогла доставить удовольствие знаменитому врачу.