Елена Арсеньева - Черная жемчужина

Вячеслав вскинул на нее глаза, но ничего не сказал. И Алена продолжила:

– Они, эти деятели ножа и топора, обещали, что в понедельник все добудут, но вы не смогли задержаться в Нижнем, вам нужно было уже во вторник утром читать доклад на конференции по перекрестным аномалиям зрения.

– Погодите, – растерянно проблеяла доселе молчавшая Алка, – а откуда вы это знаете?! Тоже в Интернете нашли?

– Ну, в общем-то да… – туманно ответила Алена и, что характерно, не слишком погрешила против истины. – Так вот, я продолжаю. В понедельник им все же удалось подстеречь Ольгу и отнять у нее фрагменты картины, три куска клеенки, покрытые краской. Однако муж Ольги – милиционер. Разумеется, его коллеги сразу решили, что на Ольгу напали только потому, что она – жена своего мужа. То есть следствие на первых же шагах сбилось с пути. Да еще вон Иван, – она кивнула на Дальтона, – очень хитро представился свидетелем нападения, который якобы видел номер автомобиля нападавших. А номер этот некогда принадлежал служебной машине Николая Алексеевича Шаманина. ГК 01–11 – вот он. Разумеется, автомобиль с таким номером найти было невозможно, это был чистый камуфляж. И все же разбойнички наши боялись, ужасно боялись. И в ожидании вашего приезда решили спрятать фрагменты картины там, где их точно никто не додумался бы искать: в заброшенной квартире, которая раньше принадлежала Миреву Вахрушину, сыну Ильи Петровича Вахрушина.

– В квартире Мирки? – раздался от двери надтреснутый старушечий голос. – Нет для вас ничего святого!

Все обернулись, и Алена только сейчас сообразила, что Черная Куртка, впуская Вячеслава, оставил дверь незапертой. Эх, хороша же она… вот был путь к бегству… а сейчас уже не сбежишь: во-первых, дверь закупоривает своим громоздким, оплывшим телом громоздкая старуха в черном плаще, а во-вторых, бежать Алене уже не хочется, а хочется ей расставить упомянутые точки над всеми буквами, которым эти точки вообще требуются. А также можно расставить и циркумфлекс, и умляут, и трему, и кендему, и акцент оге, и акценте грев, и прочие диакретические надстрочные знаки – лишь бы все выяснить и воздать этим пигмеям по заслугам!

Она внимательно разглядывала неожиданную гостью. Так вот она какая, Владлена Ильинична! Жуков описал ее довольно точно, не зря же Алена ее сразу узнала, увидав на улице. Узнала – но не поверила своим глазам. А зря…

– Как вы сюда попали? – зло спросил Черная Куртка, и Алена поняла, что он знает Владлену Ильиничну.

– А меня вон девушка впустила, – отозвалась та с самым невинным видом, махнув на Алку, и Алена поняла, что Алка Владлену Ильиничну не знала.

– Как вы меня нашли? – спросила Алена.

– Да мне Валечка рассказала, соседка моего покойного брата, – усмехнулась старуха. – Валечка из 57-й квартиры.

«Тетка с шавкой! – сообразила Алена. – Она, значит, Валечка… А это – Ладочка. Кто бы мог подумать?!»

– Такая-то, мол, и такая-то приходила, – продолжала Владлена Ильинична, – строила тут из себя работницу домоуправления, а я ее – это Валечка говорит – сразу узнала, это писательница Алена Дмитриева, ее по телевизору недавно показывали. Ну, я – это Валечка говорит! – уж не стала ее огорчать, наверное, ей для нового романа нужно было знать, как ведут себя пенсионерки, когда к ним работники домоуправления приходят. Ну, Валечка очень недалекая, очень, а я, как про вас услышала, сразу поняла, что вы с ними заодно, с этими шаманинскими отпрысками, – пренебрежительно махнула Владлена Ильинична в сторону Черной Куртки.

– Ничего мы с ней не заодно! – возмущенно воскликнул Дальтон. А Алена подумала, что в следующий раз, идя на «дело», она будет маскироваться. И парик надо купить, наверное… Вот, всю жизнь повторяла пренебрежительно вслед за Пушкиным: «Что слава? Яркая заплата!» – а оказывается, эта заплата на ее одежде все же стоит, и она, оказывается, в самом деле слишком уж яркая!

– Я-то сначала подозревала, что это Жуков на Ольгу напал. А тут вон, значит, какой расклад… Немедленно верните мне фрагменты!

– У меня их нет, я же говорю, – вздохнула Алена. – И я не скажу вам, где они находятся.

– Невелики секреты! – зло пробормотала Владлена Ильинична. – У Жукова, конечно. Он точно в это дело замешан, я сразу говорила, что эту операцию по нападению на Ольгу только он мог разработать. Боевой офицер! Он мог. А они кто? – Пренебрежительный взгляд в сторону Черной Куртки и иже с ним. – Щенки.

– Константин Макарович тут ни при чем. Они все сделали сами, – усмехнулась Алена. – Правда, сюжет нападения был разработан другим человеком, но он об этом даже не подозревал.

– Ну я же говорю – на что они способны? – презрительно пожала плечами Владлена Ильинична. – Разве что наброситься на беззащитную женщину в попытке отнять то, что им не принадлежит.

– Это почему нам не принадлежит то, что принадлежит кисти нашего деда? – возмущенно воскликнул Черная Куртка.

Алена брезгливо дернула носом: она терпеть не могла такого неряшливого обращения с русским словом.

– Если бы он хотел, чтобы картина вам досталась, он бы наказал ее вам передать. А он не наказал.

– Он не успел, – сказала Алена. – Его убили. Жуков и Вахрушин взяли на память о нем обрывки картины. Костя хранил свое наследство всю войну, правда, кое-что пропало, когда он был ранен, но три фрагмента он все же сохранил. Потом он разыскал Тоню Шаманину и предложил ей забрать то, что осталось от ее отца. Но она отказалась. Она видела, как много значат для Кости эти странные обрывки клеенки, покрытые мрачными разводами. А для нее это было всего лишь напоминание о боли. И она отдала их. Не думаю, что ваш отец пытался вернуть ей то, что было у него, – повернулась она к Владлене Ильиничне.

– Конечно, не пытался! – с вызовом сказала та, проходя в комнату и грузно опускаясь на диван. – Даже стула старой женщине не могла предложить, а еще писательница! Держите гостей в коридоре, понимаете ли, никакого понятия о гостеприимстве, о приличиях!

– Гостей? – пробормотала Алена, никак не реагируя на прочее. – Хм…

– Отец не пытался, – снова заговорила Владлена Ильинична. – Он понимал, что Тонька его и на порог не пустит. Она же была уверена, что именно отец написал на Шаманина донос.

– Вам отец про Суорчаго-Бого что-нибудь рассказывал? – спросила Алена.

– Ни хрена он мне не рассказывал! – огрызнулась старуха. – Как воды в рот набирал, стоило о том времени заговорить. Только сказал, мол, видит перст судьбы в том, что случайно попал в лагерь, где находился Николай Алексеевич, и что ближе друга, чем Шаманин, у него в жизни не было. Шаманин, дескать, его за все простил. А за что было прощать? За что, я вас спрашиваю?!