Филлис Уитни - Мерцающий пруд

На Джемми Тайлере была длинная фланелевая ночная рубашка, закрывавшая колени. Он стоял голыми ногами на холодном полу. Темная копна волос, падавшая на лоб, была такая же, как у его отца, но на этом сходство заканчивалось. В нем не было отцовской привлекательности, хотя глаза светились напряженной притягательной синевой.

— Добрый вечер, Джемми, — спокойно сказала Лора, не делая никакого движения ему навстречу.

Джемми не стал беспокоиться о приличиях.

— Я знаю, кто вы, — прямо заявил он. — Но вы не моя мать, и я не собираюсь делать то, что говорит бабушка.

Лора улыбнулась ему.

— А что, бабушка говорит, ты должен делать? Ответной улыбки не было.

— Она говорит, что я должен называть вас мамой. Я не буду. Никто меня не заставит.

— Конечно, нет, — сказала Лора. — Глупо было бы называть меня мамой, когда я не мама. Так же глупо, как если бы я стала называть тебя сыном.

Джемми моргнул поразительно длинными ресницами и слегка вздрогнул от холода.

— Боже мой! — воскликнула Лора. — Здесь холодно. Лучше прыгай назад в постель и подожди, пока папа зайдет получше укутать тебя. Я думаю, он сейчас поднимется.

В глазах Джемми появилась мудрость не восьмилетнего ребенка.

— Папа не любит меня. И я не люблю его.

Он повернулся и ушел в свою комнату, но прежде чем он успел закрыть дверь, Лора быстро вошла за ним.

— Все маленькие мальчики иногда говорят такое. Но это не очень разумно. Прыгай в постель, на этот раз я подоткну одеяло.

— Я не хочу, чтобы меня укутывали, — произнес Джемми и забрался под затканное звездами одеяло на узкой кровати.

— Что ж, тебе решать, — сказала Лора. — Лампу погасить или оставить гореть?

— Элли сказала оставить ее включенной, пока меня тошнит.

Пальцы Лоры коснулись круглой ручки, чтобы убавить огонь.

— Но тошнота уже прошла, правда?

Он натянул одеяло до подбородка и торжественно обдумал это.

— Забавно, но, кажется, прошла. — Конечно, прошла.

Свет под ее пальцами уменьшился и совсем погас, и только ждущая свеча Элли в коридоре бросала тени в маленькую комнату. — Тебя тошнило только потому, что я должна была приехать. Тебя волновало, какая я. А теперь тебя это не беспокоит, и ты сразу заснешь.

— Откуда вы знаете? — с вызовом спросил мальчик из темноты.

— Мой отец был доктором, — сказала она ему. — Он многое мне рассказывал о людях, которые болеют. Спокойной ночи, Джемми.

Он не ответил, и она направилась к двери. Но прежде чем она успела закрыть ее, его голос снова остановил ее.

— Как мне вас называть? — спросил он.

Она помедлила, пытаясь найти ответ, который бы его удовлетворил, но ничего удачного в голову не приходило.

— Мне надо об этом подумать, — проговорила она — Поговорим об этом завтра, ладно?

— Завтра, — повторил он, и она тихо закрыла дверь. По крайней мере она дала ему пищу для размышлений… Элли удивленно потрясла головой:

— Я думала, у вас с ним будет больше хлопот. Он настоящий неслух.

— Я люблю неслухов, — ответила Лора и прошла в свою комнату.

— Питер сказал, чтобы я затопила у вас камин, — ворчливо сказала Элли. — Ванная рядом. Вам еще что-нибудь нужно?

— Ничего, спасибо, — ответила Лора, и Элли ушла.

Ванная! Она слышала о домах, где целые комнаты отведены для купания, но ни разу не была в таких. Дома для этих целей ей всегда служила оловянная ванна на кухне.

Она была рада закрыть дверь и остаться наедине со своими мыслями. Как странно, что муж и жена имеют раздельные комнаты; очевидно, в этом доме так принято. Однако она не почувствовала обиды, а наоборот, слабое чувство облегчения. Она не могла отрицать, что ей хотелось иметь свое убежище, куда она могла прийти и думать о своем, не боясь, что кто-нибудь увидит это.

Она встала на овальный коврик перед камином и наклонилась над огнем, чтобы согреть холодные пальцы. Потом, отвернувшись от огня, оглядела маленькую комнату. Обои были в веселеньких желтых цветочках, и желтый абажур фарфоровой лампы был тоже расписан цветами. Окно, выходившее на задний двор, обрамляли белые шторы с оборками. В боковой стене были стеклянные двери, на ночь закрытые наружными ставнями. Потертого чемодана, который она привезла с собой, нигде не было видно, хотя она поискала его даже под высокой кроватью. У одной стены стоял огромный платяной шкаф из красного дерева и, открыв его скрипучие дверцы, она обнаружила свои поношенные платья, затерявшиеся в его глубинах. В ящиках комода из красного дерева лежали остальные ее скудные пожитки.

Ее пронзило чувства смятения. Ей ненавистна была мысль о том, что чужие люди трогали ее немногочисленные вещи. Их изношенность должна была остаться ее собственным секретом, надо было самой разобрать их. Несомненно, чемодан Лоры распаковали по приказу миссис Тайлер.

Под чьими-то ногами заскрипели ступеньки, и Лора ждала, прислушиваясь. Уэйд предпочитал сам справляться с подъемом по лестнице, он начал довольно хорошо управляться с костылем. И все же продвижение было болезненно медленным, пока он на негнущейся ноге поднимал себя со ступеньки на ступеньку. Затем наступила долгая тишина, пока он отдыхал на площадке. Потом она услышала, как открылась дверь в его комнату. Дом снова затих.

Она подумала о том, не следует ли ей пойти к нему. Но если бы он хотел видеть ее, он сам пришел бы к ней. Его мать создала между ними отчуждение — Лора почувствовала это еще внизу. И кто знает, что произошло между Уэйдом и миссис Тайлер после того, как ее довольно-таки резко выставили.

На нее навалилась усталость, она вернулась к камину и стала раздеваться. В виде исключения она заплела свои длинные волосы в косу, не расчесав их предварительно, и, совершенно обессиленная, забралась под одеяло. Пышная пуховая постель обняла ее тело, убаюкивая. Но она не переставала напряженно думать.

Ясно было, что миссис Тайлер заранее невзлюбила ее. Уэйд был еще слаб, и некрасиво было бы втягивать его в какую-либо войну между ними. Она должна приложить все усилия, чтобы умилостивить эту старую леди с красивыми руками и сильной волей и избавить Уэйда от трений между матерью и женой.

Огонь в камине затухал, угли потрескивали и бормотали про себя, рассыпались в пепел, в остальном и дом и весь холм казались неподвижными. Только отдаленные незнакомые звуки гавани долетали до нее через открытое окно. То и дело раздавались гудки каких-то кораблей или звон склянок — звуки, которых она до этого момента не замечала, а теперь они внезапно заполнили ночь треском.

Она закрыла глаза и подумала о странном мальчике в соседней комнате, и горло ее перехватило от жалости. Какая ужасная вещь для ребенка — сказать, что отец не любит ею и что он не любит отца! Должно быть, Джемми очень сильно любил мать и страшно тоскует по ней. Лоре надо как-то попытаться немного заполнить это одиночество, помочь ему в этом мире, который, должно быть, кажется ему враждебным.