Хелен Рой - Транзит на счастье (СИ)

ГЛАВА 3

Рано утром придя на работу, Виктор достал из сейфа дело "кузьмичёвских", и зная, что прокурор уже на месте, отправился без приглашения к нему. Рудаков приветливо улыбнулся, отложил в сторону документы и спросил:

— Ну что, как продвигается дело "Старкова"?

— Да никак. Всё по-старому. До сих пор не понятно где скрываются Зарубин и Жуков.

— Прошёл месяц со дня убийства, а ты как стоял на месте, так и стоишь. Неужели нет никаких зацепок?

— Нет, — грустно согласился Ефремов. — Если я даже найду Жука и Резвого, предъявить мне им нечего.

— Допустим, что директор ювелирного магазина боится и понятно, что показания давать она не будет, — недовольно пробубнил шеф. — А показания девочки? Дайка сюда дело.

Виктор протянул ему папку. Прокурор некоторое время вчитывался в показания Александры, слюнявя пальцы, переворачивая страницы. Периодически он постукивал карандашом по столу.

— Ну, так вот! Девочка была в квартире Жукова.

— Ребята из РУВД туда сразу же поехали. В квартире никого не было. Оказалось она вообще съёмная. Хозяйка бабушка божий одуванчик. Ей столько лет, что она самого Ленина видела. Родилась в семнадцатом году. Бабулька очень плохо видит и слышит.

— А машина? Они же приехали на машине Жука, а уехали на "Ниссане" Зарубина. Где автомобиль Жукова?

— На нем, по-видимому, уехала подруга Жукова. Потому что на месте происшествия этого автомобиля не было. Я ещё раз вам говорю, даже если мы найдём Жука и Резвого, орудия убийства с их отпечатками нет!

— А второй пострадавший?

— Где ж его взять? Да и не будет он давать показания. Его свои за это потом и убьют. У меня вообще на этого Зарубина ничего нет.

— Тогда почему до сих пор не обратился к нашему человеку, внедрённому в банду?

— Вот за эти я к вам и пришёл.

Прокурор придвинул к себе телефон, снял трубку и набрал номер начальника МВД. Арбузов ответил практически сразу.

— Иван Юрьевич, привет, прокурор Рудаков беспокоит.

— О Михайлович! Только тебя вспоминали. Наш агент срочно требует встречи с твоим Ефремовым. Есть очень важная информация.

— Так я, собственно говоря, поэтому же вопросу и звоню.

— Вот и хорошо! Агент тогда с ним сам свяжется.

Прокурор положил трубку, захлопнул папку и придвинул её обратно Виктору.

— Ну вот. Агент с тобой свяжется. Свободен.

Ефремов встал и направился к выходу. Уже у дверей прокурор его окрикнул:

— Не забудь, что через неделю по делу родителей Князевой заслушивание в городской. И ты девочку ещё раз допроси. Может она ещё чего интересного вспомнит.

— Хорошо.

Виктор не стал говорить Рудакову, что он итак каждую неделю бывает в детском доме, куда определили Александру. Только с появлением этой девочки он понял, почему люди боятся одиночества. Если человек один, он чувствует себя никому не нужным, одиноким. Не с кем поговорить, никто тебя не ждёт дома, нет родного человечка. Вот сейчас отработав, он опять пойдёт в пустую квартиру. И время остановится, потянется медленно и тогда он сможет подумать обо всём, не торопясь. На душе тоскливо, она болит, а из головы никак не выходит Сашка…

Ничего не налаживалось, не менялось, может быть, время кого-то и лечит, но для Александры лучше не становилось. Она попала в новую для себя среду — среду выживания.

Дети не зависимо от возраста бывают жестокими. Советское общество с младенчества внушало определённые штампованные стандарты. Детский или подростковый коллектив никогда не примет в свой круг "белую ворону". Изначально такой ребёнок обречён на одиночество. Над ним издеваются, его травят. Отшельнику приходиться выживать в одиночку, он становится озлобленным на весь мир и готов мстить за унижение каждому, кто попадётся на его пути, особенно обидчикам…

Симка была из этих самых "белых ворон" — худощавая с копной рыжих вьющихся волос, с болезненно желтым лицом, глубоко посаженными серыми глазами и толстыми губами, которые практически никогда не растягивались в улыбке. Не такая как все, но с сильным характером она высмеивала всё и всех, постоянно отпуская колкости и обидные слова.

И Князева получила свою порцию обидных реплик. Стоило Сашке неуклюже повернуться или не правильно ответить на занятиях, как Сима тут же над ней насмехалась, доводя девочку до слёз.

Однажды выкрав у Александры куклу, подаренную Виктором, Симка долго издевалась над игрушкой — выкручивая ей руки, выкалывая глаза, выдирая волосы. Всё это происходило от того, что она увидела в Сашке родственную душу, но не знала, не умела сочувствовать. Девочка понимала, что теперь Князева стала для окружающих той самой пресловутой "белой вороной", которой ещё недавно была она. Её издевательства были как лекарство от нового чувства, которое она гнала от себя, боясь начать доверять ещё кому-то кроме себя.

Найдя изуродованную куклу, Сашка долго плакала, но жаловаться воспитателям — на обидчицу не пошла. Собрав запчасти в пакет от поломанной игрушки выкинула, никому ничего не сказав.

Вечером после отбоя Сима села на кровать Саши.

— Ты почему меня не сдала? — спросила Соболева.

Александра молча отвернулась к стенке.

— Пожалела? А вот и зря! Не надо меня жалеть, ты лучше себе посочувствуй. Ты не нужна своим родителям, они выкинули тебя как надоедливого щенка! Чего молчишь? Я ведь видела твоё личное дело и там написано, что родители твои живы.

Сашка подскочила как ужаленная и тут же накинулась на Симу, прижав её к кровати.

— Что ты можешь знать? Тебя собственные родители продавали за бутылку портвейна? Ты себе даже представить не можешь, каково это быть не нужной никому! Я иногда думаю, а надо ли было сбегать от того человека. Пускай бы меня распотрошили, как куклу — забрав почки или что им там надо было.

— Санька погоди. Я не знала…

— Теперь знаешь! — садясь рядом с Серафимой, пробормотала Князева, закрывая ладонями лицо.

— Ты… это… извини меня… Твои то хоть живы и здоровы. А вот я своих совсем не помню. Мамка умерла, когда мне было семь лет. Отец помер в тюрьме от туберкулёза… Я два раза сбегала. Сначала от деда, взявшего к себе на воспитание. Он меня нещадно лупил. Это был такой метод воспитания, — гримаса отвращения искривила её лицо. — Как только поняла, что побег единственное избавление от побоев. Сбежала. Пришлось поголодать, ночевала, где придётся. Но моя свобода длилась не долго. Поймали, когда пыталась у тётки вытащить кошелёк. Так я попала в детский дом. Никогда не забуду первый день, новой жизни в приюте, — Сима замолчала, а потом продолжила, но говорила она с трудом, словно язык её не слушался. — Меня заставили, старшие дети, ползать на коленках вокруг стола, подгоняя пинками. Сначала я плакала, потом… потом слёзы высохли. Ссадины на коленках болели. А мучения продолжались. Лишь только после того как я упала на пол они ушли, оставив меня в покои. В ушах до сих пор звенит их хохот… — процедила она сквозь зубы. — В ту ночь я снова сбежала, — Симка тяжело вздохнула. — Я получила свободу. Месяц свободной жизни. Ты знаешь лучше быть на улице, пускай даже и голодной, но зато можно пойти куда хочешь, делать, что хочешь и главное подальше от этих…, - девочка окинула взглядом спящих детей. — Не спрашивай меня ни о чём, — голова её бессильно поникла, голос стал еле слышен. — Больше ничего не скажу, итак слишком много рассказала… — девочкавстал. — Курить есть?