Ширли Конран - Дикие
— Разве ты не помнишь? Бабушка сказала, что мне будет интересно.
Лоренца помнила, что мать Артура также не хотела, чтобы Лоренца пошла по бесцельному пути своей матери, просто проживая свои дни. У бабушки всегда были эксцентричные идеи.
Лоренца рассмеялась.
— Да я всего лишь «подай-принеси» в «Сотбис». Эндрю говорит, что я не узнала о живописи так много, как ожидала бабушка, и не использую свой диплом историка. Я вежлива с людьми по телефону, помогаю составлять каталоги картин и иногда принимаю по телефону заявки во время аукционов… У меня будет полно дел дома — присматривать за Эндрю и ребенком.
Сильвана подняла с подноса, который Нелла поставила перед ней, тяжелый серебряный кофейник.
— Сестра Неллы приезжает из Варесе, будет у тебя няней. У тебя будет множество прислуги. Тебе повезло больше, чем кому-либо из женщин. У тебя будет время заняться делами, продолжать быть кем-то.
Лоренца казалась удивленной.
— Мама! Так говорили женщины-феминистки в 60-х! Тебе потребовалось двадцать лет, чтобы прийти к этому.
— Нет, мне понадобилось двадцать лет, чтобы заметить.
— Что заметить?
Сильвана покрутила на шее нитку жемчуга — знак легкого волнения. Запинаясь, она произнесла:
— Не многие женщины счастливы в браке настолько, насколько они ожидали.
— О чем ты говоришь, мама?! — в тревоге воскликнула дочь, а сама продумала: «Только не говори, что ты собираешься развестись с папой!» И вслух добавила: — Разве ты не счастлива? Разве не получила все, что хотела!?
«Все, кроме самого главного», — подумала Сильвана.
— Чего тебе еще не хватает, мамочка?
— Мне не хватает ощущения того, что я существую.
— Всего лишь! — Лоренца протянула руку и притянула ладонь Сильваны к своему розовому халату роженицы так, чтобы она почувствовала сквозь тонкую ткань ее округлившийся живот.
— Ты существуешь, мама, так же, как и она. Сильвана печально улыбнулась и сказала:
— Надеюсь, это будет мальчик. — Она сделала какую-то нерешительную паузу и добавила. — Я… Просто я подумала, что ты можешь оказаться в моем положении со временем.
Я не хочу, чтобы твоя жизнь пролетела с такой скоростью, что ты даже не заметишь ее. Однажды ты оглянешься на прожитое и скажешь себе: «Жизнь моя, куда ты упорхнула?» — Она покачала головой. — Не смейся Лоренца. Люди, которых ты любишь, могут проглотить твою жизнь, если ты позволишь им это. Ты даже не поймешь, что это происходит. Не поймешь, как это происходит. А если и поймешь, то не будешь знать, как остановить этот процесс.
— Милая мама, насчет этого не беспокойся, — снисходительный тон Лоренцы не помог скрыть ей свое раздражение. — Я полностью доверяю Эндрю.
Сильвана пожала плечами, вспомнив о том, что когда-то она точно также полностью доверяла Артуру. Она припомнила ту страшную сцену, которая разразилась тогда, когда она со всей возможной осторожностью и даже небрежностью рассказала своим родителям за завтраком о том, что хочет познакомить их со своим американским другом. Это было много лет назад в Риме. Тогда был, как и сегодня, теплый осенний денек… Да, это мужчина. Нет, познакомились на пляже. (Поскольку порывистый белокурый Артур провожал ее от самого кафе и до берега.) Отец тогда еще спокойно перевернул страницу газеты, которую просматривал за столом, и резко заметил ей, что порядочные девушки не знакомятся с молодыми людьми на пляжах и что он, разумеется, не имеет ни малейшего желания знакомиться с этим пляжным юнцом. Тогда семнадцатилетняя Сильвана не сдержалась и крикнула, что Артур вовсе не юнец… Что даже наоборот, это вполне взрослый человек, что ему исполнилось тридцать четыре и что она собирается выйти за него замуж!
Реакция на ее слова была подобна тому, как если бы горящую паклю поднесли к баку с керосином и окунули в него. Отец отшвырнул свою газету в сторону, вскочил со своего стула и вскричал:
— Когда это вы вознамерились?!
Ее мать положила руку отцу на плечо и сказала:
— Тулио, говори потише, а то слуги услышат, — а сама с укоризной взглянула на Сильвану и тоже спросила: — Когда это вы вознамерились?
Будучи несказанно удивленным тем, что его приняли за выскочку, Артур, от которого после ссоры улетела в Нью-Йорк бывшая подружка, оставив его одного на каникулах, позаботился о том, чтобы сделать Сильвану беременной" сразу же после того, как она объявила ему, что является уже в некотором роде невестой молодого человека из семьи, чье отлично ухоженное поместье в Тоскане граничило с их поместьем. После этого сообщения, не говоря ни слова, Артур завернул на ближайшую загородную лужайку, остановил машину и набросился на Сильвану. Та в ответ набросилась на Артура, и они оба в тот день, как, впрочем, и позже, узнали любовь на задних сиденьях укрытой машины, под изгородью, в виноградниках, в моторной лодке, откуда свешивались их трепещущие ноги, а однажды даже за задней стенкой деревенской пекарни. Сильвану переполнял восторг от осознания того, что она стала настоящей женщиной в объятиях настоящего мужчины, а вовсе не юнца. Она считала, что Артур олицетворяет в себе всю значительность, жизненную энергию и блеск Соединенных Штатов Америки, страны, которую Сильвана до сих пор знала лишь по кинофильмам и рекламным страницам в журнале «Лайф», страны, которая была за тридевять земель, сияние которой не доходило до убогой послевоенной Италии, в которой все незамужние девушки должны были беспрекословно и кротко повиноваться воле своих отцов.
Отец, меча молнии и сыпля из глаз огненные искры, умчался из столовой. За ним семенила мать и все умоляюще повторяла:
— Тулио, но он по крайней мере католик…
Всхлипывающая Сильвана была тщательно обследована незнакомым врачом — это был не их домашний доктор — после чего заперлась в своей спальне и сидела там, заткнув уши, чтобы не слышать яростных родительских споров за дверью. Нелла, кухонная служанка, которая принесла Сильване поесть, взяла от нее записку к Артуру. Тот прочитал это печально-отчаянное письмо, улыбнулся и позвонил своей матери в Питтсбург.
Миссис Грэхем не удивилась тому, что ее сынок готовится стать отцом, она удивилась тому, что на этот раз, кажется, Артур всерьез решил жениться на девушке, которую он сделал беременной. Она вздохнула, позвонила в «Нэксус Тауэр» и распорядилась относительно места в Рим. В течение всего восемнадцатичасового полета она размышляла о своем бессилии отговорить сына от того, что он задумал. Садясь по прилете на место назначения в темно-бордовый «роллс-ройс», поджидающий ее в аэропорту, миссис Грэхем утешала себя мыслями о том, что «она по крайней мере католичка».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});