Бывшие. Первая жена - Мария Устинова

— Мне кажется, ты что-то другое хотела сказать.

— То, что я хотела сказать, тебя не касается.

— Знаешь, что для меня самая большая ценность?

— Деньги? — предполагаю, ничего не придумав другого.

— Верность. Единственное, что нельзя купить.

Камень в мой огород?

— Я тебя не предавала, — спокойно и твердо повторяю. — И никогда бы не предала после такого.

Я не знаю, верит он мне или нет.

И мне плевать.

Ян наклоняется, в глазах лихорадочный блеск — кажется, обезболивающее отпускает, или это не от боли? От желания знать правду. Моя верность или предательство волнуют его сильнее, чем он пытается показать.

Отступаю, чтобы сохранить дистанцию и лопатками упираюсь в стену.

Ян кладет руку мне на лицо — ту самую, без пальца. И хотя все закрыто бинтом, немного неприятно, что он выбрал именно покалеченную.

Словно хочет напомнить, как много за меня отдал.

Наклоняется еще ближе. Ощущаю дыхание на губах, но Ян смотрит в глаза: пристально, как змея перед броском. Блеск в глазах холодный и металлический. Тоже, как у змеи.

— Я тебе верю, — вдруг говорит он, и жадно целует меня.

От шока не успеваю отвернуться. Пальцы жадно впиваются в щеку, не давая этого сделать. Он целует меня, захлебываясь дыханием. Ян больше не может скрывать боль. В этом поцелуе было столько чувств… Боль, тоска, жадность. Было все. Только любви не было.

Я, кажется, понимаю, почему он отрезал палец: по сравнению с болью от нашей первой брачной ночи эта боль ничтожна. Ее можно терпеть. Физическая рана поболит и заживет. Душевные ноют всю жизнь, никогда не успокаиваюсь.

Думаю, если бы ему предложили отрезать второй палец в обмен на то, чтобы его больше никто не предал, он бы сделал это.

Ради этого он готов терпеть все.

Ян отрывается от моего безвольного рта, чтобы посмотреть в глаза.

Я не ответила.

Не сопротивлялась.

Ничего не сделала, настолько была ошеломлена.

Не поцелуй, а исповедь.

Он бы словами сказал меньше.

Он берет меня за подбородок, с вызовом глядя в глаза.

— Ян! — зовут его из подвала.

Ни слова не говоря, Горский смотрит в глаза еще раз и уходит. Я кутаюсь в ветровку, приходя в себя на прохладном ветру. Мне бы в собственных эмоциях разобраться. Но хотя бы дрожь и шок после неудачного покушения прошли. Клин клином вышибает.

Смотрю вслед Яну, а затем бреду к машинам. До утра немного времени подремать.

Но не могу уснуть. Ворочаюсь под ветровкой, от которой пахнет Яном, и думаю о нем.

Вспоминаю вкус губ. Чувства и страсть в поцелуе.

Меня грызет тоска.

Самой от этого тошно, но наваливается такая тоска по прошлому, что на сердце камень. В поцелуе было то, что мы потеряли после свадьбы. Навсегда. В тот миг не вернуться и заново жизнь не прожить. И так паршиво, когда что-то тебе напоминает об этом.

Если бы он сказал что-то… Или я бы ответила, либо влепила пощечину — ну, хоть как-то отреагировала, тогда бы поцелуй так сильно меня не зацепил…

Ненадолго удается заснуть, а будит меня запах дыма — ароматный и приятный. Пахнет шашлыком. Над соснами светлеет — скоро рассвет.

Выбираюсь из машины.

Тихонько иду к костру. Там несколько мужчин, Ян, кажется, тоже.

— Начинаем через час. Я поговорю с Северным в последний раз и уезжаю с женой в столицу…

Обо мне говорят.

Сбавляю шаг.

— Переговоры проведу в самолете, если понадобится. Заберите Германа, проследите, чтобы все хорошо прошло. Санитарный вертолет на всякий случай. Если ранен, везите в ближайший крупный госпиталь…

— Шеф…

Ян оборачивается.

— А ты… Как спалось?

Пожимаю плечами и сажусь у костра на бревнышко. Охрана сваливает.

«А ты» после поцелуя звучит странно.

Может, мне это привиделось?

Ян берет на нож кусок жареного мяса с лопуха и предлагает мне.

— Оленина. Ребята пожарили. По дороге сбили.

Сморщиваю нос.

Во-первых, это напоминает трапезу садистов в охотничьем домике, которые сожрали косулю. Во-вторых, максимально неаппетитно выглядит.

— Мне лучше сэндвич.

Но Ян пробует с удовольствием и облизывает пальцы.

— Вкус молодости, — бросает он. — Точно не хочешь?

— Нет, спасибо… Ты раньше охотился?

— Когда в молодости работал на приисках, бывало, сбивали оленей и кидали в кузов. Свежая дичь.

Точно дичь.

Вспоминаю, наше знакомство. Теперь понимаю, откуда его «Олененок»… Застыла в свете фар, я много таких сбивал… Эх, Ян. Оказывается, мне еще повезло, когда он отнес меня в машину, а не кинул в кузов на шашлык.

— Ты работал на приисках?

Ян вдруг замыкается.

Забылся и много выболтал, увлекшись жареным мясом. Он откусывает и кивает. Молча и мрачно.

— А как ты… После приисков и сбитых оленей, как ты смог подняться до таких высот?

Раньше я об этом не задумывалась.

Не думала, откуда его деньги. Наследство или удачно вложенные средства, но это не так просто — настолько вырасти. У него не просто успешный бизнес. Его служба безопасности похожа на армию и денег, как у олигарха. Он и есть олигарх.

Финансовая элита страны, как в свое время называла его Илона.

— А ты как думаешь? — кидает он, вытирая руки после жирного мяса белоснежной салфеткой. — Честно настоящих денег не заработаешь, Вера. Капитал не белыми манжетами добывается.

Я всегда подозревала, что его путь был не совсем честным. Не явно криминальным, но и не гладким. Теперь он это подтвердил.

— Может из-за этого и претензии? — хмыкаю я. — Испачкал кому-то манжеты?

Он зло молчит.

— Твою сестру благополучно забрали. Их везут в столицу. Поживут в конспиративном жилье, пока все не закончится.

— Спасибо, — горло перехватывает и благодарность я с трудом выдыхаю.

— Сможешь навестить, когда вернемся.

Эта новость прибивает к земле.

Я хочу увидеть сына… Но боюсь. Боюсь, что Таня случайно нас выдаст, хотя за все время она ни разу не назвала Марка моим. Наоборот, всегда подчеркивала, что это ее сыночек. Словно отбивала заранее все мои претензии на него, чтобы не делиться.

Вряд ли она обрадуется моему появлению. И будет больно и трудно играть перед Яном, увидев ребенка — моего ребенка, кто бы что не говорил!

Они по моей реакции могут догадаться, что что-то не так.

Меня могут выследить…

Много причин…

А если честно, мне будет очень больно видеть моего малыша, который даже мамой называет другую. Не меня. И не назовет Яна отцом.

— Ты как будто не рада? — замечает он.

— Да нет, просто… Я за сестру беспокоюсь, но мы