Иосиф Гольман - И весь ее джаз…

– То есть ты хочешь сказать, что я тоже должен тебя отпустить? – спросил капитан.

– Мне наплевать, – честно признался я. – Каждый должен решать сам.

– А как же Туровы? – тихо спросил он.

– Не знаю, – сказал я. – Еще та девка из Волжанки. Парень не снится. А девка достает.

– Мне тебя пожалеть? – спросил Джама.

– Себя жалей, – посоветовал я. – За то, что сделал. Или еще сделаешь.

– Ты мне мозги не пудри! – чуть не крикнул Курмангалеев. – Я беременных не убивал!

– Убей меня – и вы квиты! – Как Наргиз умудрилась освободиться от полотенца, до сих пор непонятно.

– Цыц! Тебя не спрашивают, – сказал Джама, впрочем не поднявшись завязать ей рот снова. Уже видел, что она не станет кричать.

– Не груби моей жене, – попросил я его. – По крайней мере, пока я под прицелом.

– Почему ты не пристрелил меня у Туровых? – спросил он, не отводя пронзительных глаз.

– Потому что пули ничего не решают, – еще раз повторил я. – И не тяни резину. Делай, что решил. Если Наргиз останется без меня, отвези ее к Береславскому. Он в курсе.

– Вот что, – сказал он, подумав. – Давай сюда ствол.

Я вынул здоровой рукой ТТ и положил его на пол.

– Отойди на шаг.

Я отошел.

Он поднял оружие, снова сел на стул и не глядя положил пистолет себе на колени.

– Что у тебя общего с Береславским? – спросил Джама.

– Он – мой гарант. Для Наргиз.

– С чего это профессор кинулся тебе помогать?

– Не мне, я же сказал. Он помогает Наргиз.

– Она действительно беременна?

– Справки у нас нет.

Опять потекли томительные секунды.

– Слушай, Джама. Я спать хочу. У Наргиз затекли руки. Решай что-нибудь.

– Что мне решать, не посоветуешь? – спросил он. – Я вчера был у Туровых, на Митинском.

– Мы – позавчера, – сказала Наргиз. Наверное, потому что я бы не стал про это говорить.

– Я видел, – кивнул Джама.

И стал набирать номер телефона. Потом включил мобильник на громкую связь.

– Ефим Аркадьевич, извините за ночной звонок.

– Ничего, Джама. Что случилось?

– В том-то и дело, что ничего. Сидим вот, с Грязным беседуем.

– И что ты хочешь от меня услышать? – голос Береславского стал как у нас с Джамой – обиженным и усталым.

– Хочу понять, что бы сказали Туровы. Помните, я вам рассказывал?

– Помню, Джама, – ответил он. И тихо продолжил: – Я не знаю, что бы сказали Туровы. Знаю только, что твоих друзей убил Грязный. А сейчас спасает беременную девчонку Краснов. – Тут он замолчал и после секундной паузы закончил: – Мне кажется, нельзя мстить Краснову за Грязного. А девчонке мстить вообще не за что.

– То есть понять и простить? – улыбнулся Джама.

– Не так, – не согласился профессор. – Догнать и убить. Если речь идет про убийцу. А в данный момент – вопрос спорный.

– Понятно, – вздохнул Джама.

Он встал, отвернул у ТТ глушитель и сунул все по отдельности в карманы.

– Я не желаю тебе доброй ночи, – на прощание сказал капитан.

Мы остались одни. Я долго распутывал Наргиз, стараясь не причинить ей боль.

Потом целовал ее, и в губы, и в макушку.

Потом она перевязала мне плечо. Намного лучше, чем это делал я.

Потом мы легли в постель, и мне казалось, что Джама промахнулся – ночь была добрая. И завтра нас ждал самолет в Египет.

Но прав был все-таки он.

Наргиз наконец заснула, а мне в голову лезли одни и те же картинки.

И я понял, что так будет до конца жизни.

А она может быть долгой, такая моя жизнь. Ведь теперь не бросишь Наргиз и ту, которая в ней.

20. Эпилог

Джаз-арт-клуб «Кораблик» успешно пережил свою первую зиму, став наконец не только стоячим, но и плавучим. Да еще – широко известным в узких кругах. На некоторые концерты записываются за неделю, а потом у входа спрашивают билетики. Это не так и сложно при всего тридцати сидячих местах в главном зале.

Береславский по данному поводу ржет и говорит, что музыканты должны иметь большие семьи. Тогда аншлаги на их бенефисах в «Кораблике» – обеспечены.

Впрочем, чаще в клубе идет спокойная будничная музыкальная жизнь. Репетируют молодые артисты, собираются небольшие компании, делают первые записи будущие звезды – расценки здесь вполне демократичные. Порой одновременно работают по три команды сразу, полностью используя все музыкальные мощности суденышка.

Теперь, с уходом льда, появилась новая опция – встреча рассвета на Москве-реке. Здесь дело уже вообще не в джазе, а в рассвете и в Москве-реке… Так что Василий Васильевич Соколов перебросил успешное мероприятие и на другие свои суда.

Хотя с джазом встречать рассвет все-таки лучше.

Что касается продажи картин, то в этом сегменте бизнеса революции не произошло. Однако для Береславского принципиально важно, что его галерея наконец перешла на самофинансирование, более не требуя дотаций из семейного бюджета. Может быть, в связи с этим Наталья сильно потеплела к странноватому творчеству профессорских любимцев – Оглоблина и Шевцова Никиты. Профессор же потеплел к творчеству любимца жены, Шевцова Дмитрия. То ли полюбив его за муки, то ли за то, что картины этого автора стали продаваться хоть и недорого, но с завидной регулярностью.

Заканчивая о коммерции, нужно отметить, что артклуб и в целом стал прибыльным. Впрочем, это произошло скорее вопреки основной его направленности. Джаз денег решительно не приносит. Зато приносят деньги – вполне сносные – еда и напитки, особенно на корпоративах многочисленных буржуйских, но романтичных друзей Ефима Аркадьевича. Все равно результат сильно обрадовал основных акционеров, не особо рассчитывавших на прибыли от своего хобби.

Машка в кайф, почти каждый день, слушает молодых исполнителей, пытаясь выцепить талантливых ребят. Теперь она размышляет о карьере продюсера. Изредка выступает сама, в основном, конечно, в своем клубе. Однако себя как солистку всерьез не видит. Даже немного удивлена – вот тебе и мечта жизни.

Хотя догадывается о глубинных причинах своего нынешнего спокойствия.

Первое – ей все-таки больше всего нравится сама музыка. А не личное место в ней. Второе – постоянное сравнение себя с яркими ребятами, например, с той же Валечкой Толоконниковой – она, скорее всего, станет первой артисткой молодого продюсера Ежковой.

И наконец, третье. Оно же – самое главное. Вчера Машка впервые почувствовала шевеление собственного ребенка. Это – несравнимо круче ее прошлого главного достижения жизни: расширения вокального диапазона на почти целую октаву.

Будущее свое она теперь видит примерно так: муж, дети, арт-клуб. И шубы, конечно. Они же кормят.

Джама из милиции ушел, но не из-за денег. Просто что-то сломалось в прежде простой и стройной психологии упертого мента. Прежде все было ясно: они – убивали, он – ловил. Теперь нечто важное в этой ясности разладилось.