Энн Стюарт - Чужие грехи

Внезапно она поймала себя на новом ощущении. Движения Джеймса больше не причиняли ей боль. Хотя Энни и попыталась отключить свое сознание, тело ее реагировало на действия Джеймса само, помимо ее воли. Сам же Джеймс, мокрый от пота, безжалостно, словно машина, без устали продолжал орудовать в ней, подчиняя своему жестокому ритму и себя, и Энни.

Энни закусила губу — она предпочитала терпеть, но не просить пощады. С ней творилось что-то странное, неслыханное. Она уже сама прогибалась навстречу Джеймсу, стремилась вобрать его глубже, почувствовать еще острее. Энни вдруг показалось, что перед ней разверзлась бездонная пропасть, и она с ужасом осознала, что проваливается в нее.

Ничего подобного Энни прежде не испытывала. Душа ее как будто покинула тело и, паря в поднебесье, словно со стороны наблюдала за тем, как Джеймс Маккинли раз за разом всаживает свой могучий инструмент в ее лоно.

А ведь она вовсе не желала столь безропотно отдаться ему, всецело подчиниться его воле. Энни не хотела терять над собой контроль, но Джеймс лишил ее малейшей способности сопротивляться, увлек в какие-то неведомые дали. И вскоре волна первого, всесокрушающего оргазма обрушилась на Энни, подобно цунами, погребла под собой и поволокла куда-то, уже бесчувственную и раздавленную.

Энни вскрикнула, но ладонь Джеймса мгновенно зажала ей рот, и Энни ощутила солоноватый привкус крови. Собственной крови.

В следующий миг на нее лавиной обрушилась вторая волна — еще более мощная, нежели предыдущая, — и она поняла, что неумолимо скользит к разверстой бездне, из которой никогда уже не выберется. В отчаянии она сделала последнюю попытку вырваться, хотя подсознательно понимала: спасения нет.

Джеймс вдруг замер, выгнув напряженную спину, зубы его болезненно оскалились, а тело содрогнулось в мощной конвульсии. Энни стало ясно, что последний путь к спасению отрезан. И, пролетев, казалось, через тысячу Вселенных, она провалилась в черную пустоту…

Энни было холодно и одиноко. Дрожа всем телом, она в ужасе открыла глаза, однако Джеймс был рядом. Он лежал поверх пледа, все еще тяжело дыша, не оправившись после случившегося.

Он набросил на нее байковое одеяло, но проку от него было мало. Энни промерзла до костей, и ей казалось — нет, она знала, — что уже никогда больше не согреется.

Джеймс повернул голову и мрачно посмотрел на нее. В голой спальне стало уже светлее, и в игре теней лицо его, обращенное к ней, казалось ликом смерти.

— Я тебя предупреждал, — невозмутимо произнес он.

— Да.

Внезапно Джеймс прищурился, прикоснулся к ее губам, а затем, отняв руку, с изумлением уставился на окровавленные пальцы.

— Это — моя работа? — осведомился он бесстрастно, почти деловито, но Энни знала, что вся их дальнейшая судьба зависит сейчас от ее ответа.

— Нет, — солгала она, ни секунды не колеблясь. — Я просто прикусила губу.

Джеймс еще некоторое время молча смотрел на свои пальцы, обагренные кровью Энни. Затем наклонил голову и облизал их.

А после этого, как и ожидала Энни, он поцеловал ее в губы.

Легонько, едва к ним прикоснувшись. Когда же он отстранился, его губы заалели от крови.

Энни отчаянно хотелось закрыть глаза, ничего не видеть, исчезнуть. Ее истерзанное тело болело и саднило, а душа рвалась на свободу — подальше от Джеймса, как можно дальше от всех.

Но она так и не решилась даже зажмуриться. Джеймс снова поцеловал ее, на этот раз жгуче и пылко. Он уже не держал ее за руки, и Энни, воспользовавшись этим, сама обхватила его за шею — почти боязливо, опасаясь, что он вырвется и оставит ее здесь одну. А Энни не могла позволить себе снова потерять его: только сейчас она наконец осознала, насколько зависит от этого мужчины.

Если Джеймс намеревался преподать ей урок, доказать, насколько она беззащитна и уязвима, то он, несомненно, в этом преуспел. В жизни Энни еще не чувствовала себя настолько беспомощной, и единственной ее надеждой на будущее был сейчас этот поцелуй Джеймса, его влажные жаркие губы, сомкнувшиеся на ее губах.

А ведь прежде она никогда не подумала бы, что Джеймс умеет и любит целоваться. Тем не менее он целовал ее столь искусно и страстно, что очень скоро Энни ощутила знакомое до боли томление в чреслах. Она уже снова мечтала о его ласках, о прикосновениях его рук. Она жаждала снова ощутить в себе его горячее естество!

Взгляд Энни скользнул по его обнаженному торсу, и ей вдруг стало страшно. Тело Джеймса было почти сплошь испещрено рубцами и шрамами. Господи, сколько же боли и страданий пришлось ему вынести! Сколько раз на него покушались, пытались убить! А ведь могли и преуспеть…

Энни отчаянно хотелось, чтобы Джеймс сказал ей что-нибудь. Она жаждала услышать его голос, слова любви или хотя бы утешения, но Джеймс молчал. Он был занят тем, что покрывал поцелуями ее шею, постепенно подбираясь к груди.

Энни, как никогда, ясно осознала, что жаждет его любви, и это было, пожалуй, самое страшное. Не тот человек Джеймс, который способен дарить любовь! Он сеял вокруг себя лишь смерть и страдания. Мысль эта привела Энни в такой ужас, что она, словно освободившись от эротического заклятья, невольно попыталась вырваться из объятий Джеймса.

Он был во много раз сильнее и при желании мог легко с ней справиться. Однако Джеймс мгновенно разжал объятия и так спокойно, почти небрежно отстранился, что ее охватило разочарование. Энни отважилась заглянуть в его глаза, и ей показалось, что в них сияет торжество.

Захлестнувшая ее ярость была столь безумна, что на мгновение Энни даже позабыла о своем огорчении. А торжество в глазах Джеймса уступило место холодному, циничному равнодушию.

— Хочешь, я дам тебе пистолет? — внезапно, как бы вскользь, обронил он.

Энни не сомневалась, что если скажет «да», то получит пистолет. Джеймс отогнет угол матраса, достанет оттуда заряженную «беретту» калибра девять миллиметров и даже продемонстрирует, как пользоваться ею. И, если Энни действительно хоть отдаленно напоминает своего отца, она непременно пустит оружие в ход…

— Вы хотите, чтобы я вас застрелила? — еле слышно прошептала Энни, но все-таки нашла в себе мужество посмотреть ему в глаза.

Джеймс пожал плечами.

— Рано или поздно мне все равно не избежать этой участи, — сказал он, снова переходя на тягучий выговор уроженца Техаса. — Пусть уж лучше я паду от руки человека, которому и в самом деле очень хочется меня ухлопать.

— Прекратите! — хрипло выкрикнула она.

— Прекратить — что?

— Изображать этот акцент, — гневно сказала Энни. — Лгать, водить меня за нос, дурачить так, что я перестаю понимать даже, день сейчас или ночь!