Элизабет Адлер - Богатые наследуют. Книга 1

Поппи старательно вглядывалась в пожелтевшие страницы, но то, что было написано, было слишком трудно для девочки – она еще очень плохо умела читать. Она грустно водила пальцем по строчкам – ей так хотелось ощутить присутствие своей мамочки! И вдруг, в самом конце страницы, она разобрала одно слово – Поппи. Ее имя, написанное ее мамочкой!

Она опять нежно прижала книжечку к груди. Это теперь ее сокровище, ее радость – навсегда, и когда-нибудь, когда она вырастет, и научится хорошо читать, она узнает, что думала о ней ее мама. А до тех пор это будет ее тайной – она не скажет о ней даже папочке, потому что он, наверно, захочет отобрать у нее ее сокровище.

Спрятав дневник под передник, где никто не мог его увидеть, она прокралась по коридору в детскую и спрятала его в самом дальнем углу старого шкафчика для игрушек. С облегчением вздохнув – никто не заметил ни ее, ни ее маленькой «кражи», она вымыла запылившиеся руки и побежала на свое прежнее место – на ступеньки дома – ждать возвращения папочки.

В первую ночь, когда Джэб не вернулся, она сказала себе, что, наверно, папочка еще не нашел для нее пони. Поппи сидела на своем обычном месте на ступеньках до заката, пристально глядя на дорогу, и не уходила, пока совсем не стемнело и было уже совершенно ничего не видно. Даже теперь она старалась внушить себе, что папочка задерживается оттого, что хочет выбрать для нее именно того пони, который ей может понравиться, но все было бесполезно – она горько заплакала. Поппи пошла в детскую и плакала до тех пор, пока не уснула. Следующий день казался бесконечным. Лиан Сунг поставил перед ней завтрак, но она даже не могла есть. Она просто сидела на ступеньках, до самой темноты и ждала. Неожиданно, словно из ниоткуда, появился старый индеец и взял ее за руку. Поппи закричала от испуга, когда он повел ее в дом. Глядя на плачущую девочку, он покачал головой.

– Мистер Джэб вернется тогда, когда он вернется – это его дело. А ты – ребенок, и тебе пора спать.

Никто не зажег ей ночник, не принес стакан молока. Сдерживая подступавшие слезы, Поппи ворочалась с боку на бок в темноте, прислушиваясь к вою койотов на холмах и отдаленному уханью сов, в результате ей стало казаться, что странные, кошмарные существа снуют по ее детской.

Наутро бледная, дрожащая, она была на ступеньках с первыми лучами солнца. Она сидела, крепко обхватив руками колени, прижав почти до боли подбородок к груди. Она уже не смотрела на дорогу. Она просто ждала, закрыв глаза.

Когда Джэб, наконец, приехал, Поппи лежала, свернувшись калачиком, на площадке около двери, и крепко спала.

– Эй, папочкина дочка! – позвал ее Джэб со своей обычной беззаботной усмешкой. – Разве тебе не хочется встать и посмотреть на своего нового пони?

– Папочка! – громко завопила Поппи, вскакивая и бросаясь вниз по ступенькам в его объятия. – О-о, папочка! Я думала, что ты уже никогда не приедешь. Я думала, что ты уехал совсем и бросил меня – навсегда, навсегда…

Ее руки крепко обвились вокруг его шеи, она прижималась к нему все теснее, теснее, и слезы облегчения текли по ее лицу.

Джэб с горечью взглянул на окно бывшей комнаты Маргарэт, подумав – зачем она умерла? Черт побери, она переложила всю ответственность на него. Конечно, и он любил Поппи, но не может он быть постоянно связан маленьким ребенком!

– Не надо было так волноваться, Поппи, – сказал он, ставя ее обратно на землю. – Папа всегда возвращается. А теперь давай пойдем и посмотрим на пони, хорошо?

Но когда они шли к лошадке, Джэб решил, что, как только ему улыбнется удача, он найдет девочке новую няню и гувернантку, а сам опять отправится путешествовать. Не родился еще такой человек, неважно, ребенок или женщина, который смог бы удержать его так долго на одном месте, скрутить его!

Поппи держала в руках пучок свежей травы, чтобы угостить коричневого пони. Ее руки слегка дрожали от волнения и радости.

– Если ты хочешь научиться ездить верхом, ты должна стараться, – сказал ей Джэб, сажая ее в седло.

Два дня он держал пони за уздечку, сначала пуская его шагом или рысью по кругу, чтобы Поппи научилась приподниматься и опускаться в такт движения лошадки, пользоваться коленями, чтобы контролировать ее бег и держать поводья легко, как перышки, а не тянуть, чтобы не сделать больно нежному рту пони. Вскоре она уже ездила по загону самостоятельно, легко сидя в седле, с прямой спиной, расслабленно, смеясь от радости, когда лошадка начинала бежать быстрее.

Она назвала его Спайдер из-за его длинных, как у паучка, ножек. Поппи вставала на рассвете, чтобы покормить его, ухаживать за ним и чистить его стойло, и думала, что с папой, который был дома и никуда не уезжал, и своим новым пони – с этими двумя существами, которых она любила, она – самая счастливая девочка на свете.

Когда Джэб сказал ей, что он собирается в Санта-Барбару по делам и вернется на следующее утро, Поппи. даже не заволновалась – так она была занята Спайдером. Но когда он не вернулся до сумерек на следующий день, она ощутила старый, привычный страх около сердца. На третий день, когда стемнело, ее одинокие, испуганные глаза были опять полны слез. Пытаясь успокоиться, она выскользнула из дома и свернулась калачиком возле Спайдера, почувствовав себя увереннее в тепле, среди запахов чистого стойла. Бежали дни, и она потеряла счет времени. Она уже даже не знала, сколько отсутствовал Джэб. Она просто скакала в одиночестве на Спайдере вокруг дома, боясь отъехать дальше, чтобы не потеряться.

Когда он, наконец, вернулся, он даже не усмехался своей обычной беззаботной ухмылкой – его яркие голубые глаза искрились добрым юмором. Он спросил, как идут ее дела с верховой ездой. Он никак не объяснил свое отсутствие и не обмолвился ни словом о том, что он делал или собирается делать.

Когда подобное повторилось в третий раз, Лиан Сунг вышел из дома и на своем странном английском сказал, что это – нехороший дом. Поппи молча ехала за ним на Спайдере, пока он шагал по песку со своими скромными пожитками, уложенными в котомку за спиной, и остановилась на вершине холма, когда он исчез в зарослях сикоморов. Потом она медленно тронулась назад к большому молчаливому дому, почти совсем опустевшему теперь, если б не старый слепой индеец.

Шли дни, и даже индеец, казалось, забыл, что она существует. Он едва поворачивал голову, чтобы взглянуть на нее своими опаловыми глазами, когда Поппи заглядывала на кухню в поисках куска хлеба, сыра или яблока.

Каждое утро она седлала Спайдера и ехала на вершину холма. Она смотрела сначала на пыльную равнину, надеясь увидеть, как папочка весело едет в двуколке назад, домой, а потом – на песчаную дорогу, которая, как говорил Джэб, вела к дому Константов. Поппи грустно размышляла о том, как бы она себя чувствовала, если б имела такого отца, как Ник, и какая счастливая Энджел, и ей опять было интересно, как же выглядит эта маленькая девочка.