Андрей Остальский - Синдром Л

Вот, извольте, опять. Какое еще, к дьяволу, «ментально-моментально»! Нет чтобы сказать нормально: чокнулся, с катушек съехал. Сбрендил, в конце концов. Ну, или это старинное выражение: крыша поехала… Да мало ли замечательных народных идиом… в смысле оборотов речи… тьфу, по-человечески говорить разучился…

И суе генерис — это, в общем-то, если отбросить всякие умствования, всего лишь своеобразный. Своим путем шедший и куда-то пришедший. Вроде нашей страны.

Отложил я справку в сторону, решив вернуться к ней попозже. Вторым лежало короткое сообщение о ходе внутренней игры по выявлению. Сухо сообщалось, что проброска заведомо ложной информации через различные подразделения пока не дала результатов. Эха в диссидентской среде не зафиксировано. Теперь кого-то в управлении «К», внутренней контрразведке, осенило, что хорошо бы и саму спецгруппу мою проверить. Мне эта идея, понятное дело, совсем не понравилась. Первое, что пришло в голову: позвонить Сусликову и устроить скандал. Но, поостыв и подумав, я понял, что это будет неправильный шаг. В нашей работе главное — никогда и никому не доверять до конца. Хоть даже маме родной.

Чем же я в таком случае недоволен? Почему требую исключения для своих подчиненных? С такого рода протестами будешь выглядеть непрофессионально, и только. И если требование посвящения в секрет «Шурина-Цезаря» еще имело какой-то практический смысл — действительно могло оказаться полезным для достижения цели, то обиды по поводу проверок будут восприняты просто как проявление нездорового самолюбия, и только.

В общем, делать нечего, придется распространять среди коллег заведомую дезу. А исполнителем назначен капитан Ганкин. Как так твою мать, так так твою мать… А как так твою мать, так Александр Григорьевич… Я то есть.

Дезу «кэшники» подобрали странноватую. Но куда теперь деваться? Поздно пить боржом.

— Слышь, Коль, — сказал я. — Говорят, скоро у нас якобы запрет на прием на работу евреев будет снят.

— Да ты что? — оживился Чайник. — Это с какого такого перепугу? Что, мозгляков не хватает? Но вообще-то, и вправду в последнее время со средним интеллектуальным уровнем у нас кердец… Только где же евреев-то взять? Из Израиля, что ли, назад, блин, выписывать? Уж тогда лучше евреек… Ох, хороши они бывают… такие, знаешь, особенно рыженькие, медноволосые, с губками пухлыми, с глазами фиолетовыми…

Смотрю, размечтался мой Чайник. Надо думать, остальным расскажет в понедельник.

— Но, может, и брешут, — сказал я. — Как-то с трудом верится… Ты, если что, когда с ребятами будешь разговаривать, на меня-то все же не ссылайся, ладно?

— Да не буду я ни с кем разговаривать…

— Нет, почему бы и не поговорить, только осторожненько… Выясни, может, кто-нибудь и слышал чего… С юмором так… не слишком чтоб всерьез…

Сделал я пометку: контрольная деза запущена.

И стал смотреть третью бумагу.

Бог ты мой: сведения о контактах между диссидентами и чеченскими сепаратистами. Якобы чеченцы вышли на отщепенцев и предложили им координировать действия. Но отщепенцы отказались, сообщает информатор. Причем, сообщает с явным сожалением. Ну да, если бы согласились, можно было бы ой-ой что устроить. На весь мир раструбить: диссиденты становятся террористами! Тут уж и статья другая — вплоть до расстрела. Но, с другой стороны, кто нам мешал объявить, что на самом деле согласились, а не отказались? Когда это мы останавливались перед необходимостью слегка подправить действительность. Если в высших государственных-то интересах?

Странное дело, почему-то мысль эта показалась мне физически неприятной. Ощущение непривычное — как будто водишь руками по свежеоструганному стволу, а там — занозы и острые щепки…

Про чеченцев известно мало, предполагаемое имя предполагаемого полевого командира — я перевернул страницу и еле удержался, чтобы не крякнуть вслух. Рустам! Ну, конечно же, Рустам, кто же еще! Также известен как Александр Григорович.

Что вообще происходит, везде сплошные Александры. Как будто имен других не осталось. Да еще тут сочетания с фамилией — Григорович. Почти Григорьевич. Почти я.

Чушь какая! Посмотрел сноску — дело на Рустама имеется, но хранится не в центральном архиве и не в разработке в управлении, а почему-то в оперативном архиве секретариата председателя! Час от часу не легче!

Я откинулся в кресле, закрыл глаза. Что, что все-таки делать с этим Рустамом? Какое я имею к нему отношение? Не может же быть такого, что он и есть я, а я и есть он?

Впору идти к психиарту какому-нибудь сдаваться. Дескать, сделайте что-нибудь с мозгами моими, проясните их как-нибудь. Прочистите! Но после такого визита, понятное дело, с работой надо будет расстаться. А может, еще и на Канатчикову дачу прямиком загремишь.

— Сань, — раздался голос Чайника. — С тобой все в порядке?

Я открыл глаза, сказал раздраженно:

— Да в порядке я полном! Что ты вдруг вообразил? Сижу с закрытыми глазами, потому что серьезно подумать надо. Тут такая штука… Непростая….

И я действительно стал думать.

Дело Рустама надо все же прочитать. В группу не дадут, но полистать в секретариате могут и разрешить. С санкции Сусликова, разумеется. А вот насчет мозгов… Вот, думал я, был бы у меня знакомый психиарт, можно было бы как-то договориться приватно…

И вдруг меня осенило! Я даже сел прямо в кресле и потер руки. Вот это, может быть, вариант! Рискованный, даже весьма. Но кто не рискует, тот не пьет шампанского. А хлещет с утра до вечера и ночью исключительно дешевую вонючую водку.

Я закрыл глаза, сделал усилие… Достал из глубин памяти данные психиарта-расстриги. Кирилл Кентров. Адрес: Вишняковский переулок, дом 12, строение 1, квартира 23.

— Так, Слав, мне тут нужно по оперативной надобности отъехать, — сказал я. — А ты, смотри, завершай. А хочешь, мы тебе срок до пятницы продлим? Тут все равно столько информации привалило. Будет несколько дней не до твоей справки.

Но Чайник упрямо покачал головой. Нет, он хочет закончить… Ну наше дело предложить, его дело отказаться. Вольному воля, а спасенному рай. А вот что меня ждет в Вишняковском-то переулке?…

Глава 9.

В Вишняковском переулке пахло селедкой. Или килькой… или какой-то еще другой соленой рыбой. Что для Москвы достаточно удивительно. Я ожидал других, более неприятных запахов, прежде всего аммиака и затхлости, застарелого пота, смешанного с махоркой и испарениями жареного лука.

Но нет — уже метров за пять до дома номер двенадцать в нос ударил селедочный запах. Тоже веселого мало, но можно и потерпеть. И вообразить, что ты в Норвегии. Мне кто-то рассказывал, что во времена оны этот запах был ее национальным символом. А ведь у каждой страны, помимо национального флага, гимна и герба, должен быть и запах.