Нора Робертс - Святые грехи

Впервые Бен видел на Логане белый воротник священника. Отметив это про себя, он кивнул ему.

Вошел настоятель. Весь приход встал. Началась служба.

Церемония Вхождения. Настоятель в зеленой ризе; палантин, стихарь, епитрахиль, такая невинная сейчас на развевающихся одеждах; служка в черном и белом, готовый к началу мессы. «Боже, будь милосерд к нам, грешным».

В пяти ярдах от них громко заплакал ребенок. Прихожане в унисон зашептали свои молитвы. «О Боже, будь милосерд к нам, грешным».

Старик с палкой перебирал четки. Юные девицы продолжали хихикать и никак не могли остановиться. Мать прикрикнула на малыша с игрушечной машинкой.

Мужчина, у которого под одеждой была белая шелковая епитрахиль, почувствовал, как под знакомые слова молитвы, произносимой настоятелем и всем приходом, стихает страшный шум в голове. Ладони его стали влажными от пота, он сжал их и не отнимал от скамьи.

— Да пребудет с вами Бог. Да умиротворит Он ваши души.

Он слышал латынь, латынь своего детства, латынь годов службы его самого в церкви. Это успокаивало его, мир вокруг переставал качаться.

Литургия. Прихожане сидели, тихо переговариваясь, шурша какими-то вещами, поерзывая, так что скрипели скамьи. Бен наблюдал за происходящим, не вслушиваясь в слова священника. Он столько раз слышал их прежде… Одно из самых ранних воспоминаний: он сидит на жесткой скамье, руки сложены на коленях, накрахмаленный воротничок самой лучшей, нарядной рубашки трет ему шею. Ему пять, может, шесть лет. Джош прислуживает за алтарем.

Мужчина в тонком темном пальто словно в изнеможении откинулся на спинку. Кто-то шумно высморкался.

— За грехи заплатится смертью, — торжественно звучал голос настоятеля, — но Божий дар — вечная жизнь во Христе, нашем Господе.

Ощущая прохладную ткань епитрахили на коже, прямо у сердца, он откликнулся: «Слава Христу!»

Все встали. «Берегитесь лжепророков…» Евангелие от Матфея.

Разве не то же говорил ему Голос? Он сидел неподвижно, но мозг его приобретал силу от этих слов. Его усталое тело дрожало от возбуждения, чистого и безудержного. Да, берегитесь лжепророков! Им не понять его, они хотят остановить его… Доктор Курт только притворяется, будто понимает. На самом деле она хочет поместить его туда, где он не сможет завершить свою миссию.

Он знает, что собой представляет это место: белые стены, только белые стены и сестры милосердия в белом с унылыми и настороженными лицами, место, где мать провела последние страшные годы своей жизни. «Смотри за Лаурой. Она вынашивает грех в сердце своем и слушает дьявола», — повторяла неоднократно она. Кожа у нее была дряблая, щеки отвисшие, но темные глаза всегда ярко блестели, горели безумием и знанием: «Вы близнецы. И если ее душа проклята, то и твоя тоже. Следи за Лаурой».

Но ведь Лаура мертва.

Слова Евангелия: «Не всякий говорящий мне: „Господи! Господи!“ войдет в Царствие Небесное, но исполняющий волю Отца Моего Небесного» отвлекли его от дум. Он молитвенно склонил голову:

— Слава Христу.

Перед началом проповеди все сели.

Бен почувствовал на руке ладонь Тэсс. Он скрестил пальцы, чувствуя, что она знает, как ему не по себе. Во время мессы он сидел погруженный в себя. Проповедь священника — иное дело. Он вдруг вспомнил, как мальчиком ходил в церковь и однажды смущенно обнаружил, что прямо перед ним и его семьей сидит сестра Мэри Анджелина. Монахини не так снисходительны, как матери, когда дети во время мессы забавляются, переплетая пальцы и что-то бубня себе под нос.

— Опять ты во время мессы витал где-то в облаках, Бенджамен. — Он вспомнил один фокус сестры Мэри Анджелины: она засовывала свои белые руки в черные рукава рясы и сразу становилась похожей на одну из тех яйцеобразных неваляшек, которых невозможно положить на бок. — Тебе следовало бы брать пример с брата Джошуа. а, Бен?

— А? Что?

— Посмотри на того человека, — прямо на ухо прошептала Тэсс, — в черном пальто.

— Да, я уже обратил на него внимание.

— Он плачет.

Весь приход поднялся, готовясь услышать окончание молитвы, кроме человека в черном пальто. Он продолжал сидеть и тихо плакать, склонившись на четками. Молитва еще не окончилась, когда он встал и неверными шагами направился к двери.

— Оставайся здесь, — бросил Бен и пошел следом за ним. Тэсс пошла было за Беном, но Логан сжал ее руку.

— Успокойтесь, Тэсс. Он знает свое дело.

Бен не вернулся ни к началу литургии, ни к омовению рук. Вцепившись руками в колени, Тэсс никак не могла унять дрожь от напряжения. Да, Бен знает свое дело, с этим спорить не приходится, но ее дела он не знает. Если они найдут убийцу, ей следует быть рядом, так как этому человеку захочется выговориться. Она сидела неподвижно, впервые искренне признаваясь себе, что ей страшно. Бен вернулся озабоченный, перегнулся через скамью и прикоснулся к плечу Логана.

— Можно вас на минуту?

Логан молча последовал за ним. Тэсс глубоко вздохнула и тоже двинулась за ними к выходу.

— Этот малый там, на ступеньках. На прошлой неделе от лейкемии умерла его жена. Похоже, ему очень плохо. Я, конечно, все проверю, но..

— Да, да, ясно. — Логан посмотрел на закрытые двери церкви. — Я побуду с ним. При необходимости дайте знать. — Он улыбнулся Тэсс и погладил ее руку. — Рад был снова увидеться.

— Всего хорошего, монсеньор.

Они проводили его взглядом, пока тот не вышел на сухой морозный ноябрьский воздух, и молча вернулись на место. У алтаря происходил обряд причащения. Тэсс завороженно смотрела на хлеб и вино.

«Ибо это есть плоть моя».

Все склонили головы, приемля символ и дар. Тэсс была в восторге от ритуала. Настоятель, облаченный в ризу и казавшийся оттого еще больше, поднял круглую белую облатку, затем осенил крестом блестящую серебряную чашу и воздел ее к небу, как жертвоприношене.

«Как жертву», — подумала Тэсс. Тот человек, помнится, все время говорил о жертве. В его глазах обряд, который показался ей таким прекрасным, может быть, даже чуть напыщенным, есть всего лишь жертвоприношение Богу Ветхого Завета — праведному, гневному и жаждущему крови покорных. Богу Великого Потопа. Богу Содома и Гоморры. Этот красивый ритуал никогда не казался ему символом связи между верующими и Богом, воплощающим добро и милосердие, нет, это жертва Богу требовательному и неумолимому.

Тэсс тронула Бена за руку.

— Мне кажется… здесь он обретает полноту.

— Что?

Тэсс покачала головой, не зная, как объяснить значение сказанных ею слов.

От алтаря доносились торжественные слова: «…точно так же, как рады вы были принять подношения святого Авеля, и жертву отца нашего Авраама, и первосвященника Мельхиседека, святую жертву, безгрешного агнца».