Сандра Браун - Влюбленные

— Доусон!!!..

«Не-е-е-е-т!!!!»

Как и всегда, этот пронзительный крик разбудил его. Доусон резко сел, крупно дрожа и обливаясь по́том, который он никак не мог смахнуть с лица, потому что его рука тоже была мокрой. Как и всегда, этот крик прозвучал слишком поздно и не успел остановить того, что должно было случиться.

Единственное отличие от всех предыдущих пробуждений заключалось в том, что на этот раз Доусон обнаружил рядом с собой Амелию, которая осторожно трясла его за плечо. По-видимому, она была здесь уже некоторое время, и это ее голос вплетался в речь молодого, улыбчивого солдата из сельских районов Северной Дакоты.

Подтянув колени к груди, Доусон обхватил руками голову и жадно хватал ртом воздух. Ужас постепенно отступал, но на его место пришли стыд и унижение, которые стали еще сильнее, когда Амелия присела на краешек его кровати. Теперь Доусон остро ощущал не только ее жалость, но и ее близость, и его муки сделались непереносимыми.

— Ты кричал… — проговорила она мягко. — Плохой сон?

— Извини, что разбудил, — хрипло ответил он. — Со мной… бывает. Иди ложись, больше это не повторится.

Она убрала руку с его плеча, но никуда не ушла. Доусон прекрасно сознавал, какое пугающее и в то же время жалкое зрелище он собой представляет, и попытался убрать с глаз спутанные волосы, а потом вытер лицо, шею и грудь краешком простыни.

— Тебе каждый раз снится одно и то же? — участливо спросила Амелия.

— Да.

— А ты не хотел бы…

— Нет.

— Тебе станет легче, если ты…

— Я не хочу об этом говорить.

— Не хочешь говорить со мной или вообще ни с кем?

— Ни с кем. Это никого не касается.

— Уверяю тебя — никто не будет думать о тебе плохо, если…

— Я буду.

— Но если ничего не предпринимать, ты никогда не избавишься от…

— Я сам разберусь, ладно?

— Неужели? Как?

— Оставь меня в покое!

— Чтобы ты мог принять еще горсть этих твоих таблеток?

— Может быть. Я еще не решил.

— Мне кажется, Доусон, ты серьезно болен.

— А ты что, врач?..

— Я не врач, но я уверена, что алкоголь и седативные препараты тебе не помогут.

Доусон резко тряхнул головой.

— Да что ты вообще можешь знать о том, что мне поможет, а что нет?! — почти заорал он, и Амелия отшатнулась, словно от удара.

Осознав, что́ он только что сказал, Доусон вполголоса выругался и схватил ее за руку как раз в тот момент, когда она попыталась подняться, чтобы уйти.

— Извини меня, ладно? Я не хотел. Правда, не хотел… — Осторожно, чтобы не испугать, он развернул ее лицом к себе. Теперь он смотрел прямо ей в глаза, безмолвно умоляя о прощении и… понимании, но Амелия даже не пошевелилась.

— И пожалуйста, не смотри на меня так!.. — С этими словами он закрыл глаза, поднес ее руку к губам и поцеловал внутреннюю сторону запястья, где в упругих венах бился горячий пульс. — Прости… — Низко склонив голову, Доусон поцеловал основание ее большого пальца, а потом прижался к ее ладони губами. — Не бойся меня… — хрипло прошептал он, касаясь кончиком языка ее чуть солоноватой кожи.

Амелия что-то неразборчиво произнесла, и он поднял голову, но увидел только, что решимость на ее лице уступила место растерянности. Губы ее чуть заметно шевелились, но он не слышал ни звука, если не считать ее частого и неглубокого дыхания.

Осторожность и остатки порядочности удержали его от того, чтобы потянуть ее за руку и опрокинуть на себя.

Будь прокляты осторожность и порядочность!

Тем временем Амелия снова опустилась на краешек его кровати, словно ее вдруг перестали держать ноги. Широко раскрыв глаза, она смотрела на него, пока Доусон осторожно касался кончиками пальцев ее лица. Вот брови, вот — скулы, вот нос и губы, вот подбородок… Словно слепой, он ощупью исследовал и запоминал ее черты.

Видя, что Амелия не сопротивляется, Доусон отвел в сторону ее густые волосы и уткнулся лицом в ямку между плечом и шеей, согревая ей кожу своим дыханием и лаская вмиг пересохшими губами.

— Я никогда… никогда не причинил бы тебе вреда. Никогда! Я бы просто не смог. — И он легко поцеловал ее в шею. Потом еще раз.

Ее голова слегка откинулась назад. Доусон воспринял это как знак согласия, и его поцелуи стали горячее и настойчивее. Когда он добрался до ее уха, Амелия начала отзываться. Вот она глубоко вздохнула, сбрасывая напряжение, и сразу же ее тело стало мягче, податливее. Кроме того, ему показалось, что она, пусть совсем немного, но все же придвинулась к нему ближе. Ее рука робко легла на плечо Доусона, и он, приподняв голову, заглянул ей в глаза.

— Я не похож на него, Амелия, клянусь! Я не такой. Не такой!.. Я умею держать себя в руках.

— Я не боюсь, что ты потеряешь контроль над собой, — ответила она. — Я боюсь, что я его потеряю!

Она произнесла эти слова неожиданно низким, мягким голосом, и Доусону до боли в груди захотелось, чтобы этот голос был чем-то таким, что можно гладить, целовать, пробовать на вкус. Негромко выругавшись, он заключил ее лицо в ладони и поцеловал еще раз — слишком глубоко и слишком крепко для первого раза. Наверное, правильнее было действовать не торопясь и сначала подготовить Амелию, но Доусон просто не мог сдержаться — о чем-то подобном он мечтал с того самого момента, когда впервые увидел ее в зале судебных заседаний.

Вопреки его ожиданиям, Амелия не оттолкнула его, но сама поцеловала его в ответ — да еще с таким пылом, какого он не ожидал. Ее пальцы то впивались в его обнаженные плечи, то тянули и дергали пряди его длинных волос, и эта несдержанность была не только удивительной, но и очень приятной.

Какое-то время спустя их поцелуи стали еще более нетерпеливыми и жадными. Доусон уложил Амелию спиной на кровать, и сам склонился над ней. Одеяло свалилось на пол, и теперь их тела разделяла только тонкая фланель ее пижамных штанишек, поскольку, ложась в постель, Доусон разделся донага. От этого прикосновения он негромко застонал, а Амелия к тому же машинально потерлась о его восставшее естество, добавляя Доусону приятных ощущений. Ее движения были не резкими, но мягкими, бесконечно женственными, от них у него буквально перехватило дыхание.

Сам Доусон действовал не столь деликатно. Его руки жадно и нетерпеливо шарили по ее телу, спеша прикоснуться к обнаженной коже. Вот его пальцы нащупали резинку пижамных штанов и, протиснувшись под ней, стали ласкать изгибы ее ягодиц. В ответ Амелия слегка раздвинула бедра, и Доусон устремился по открывшемуся ему пути.

Когда раздался звонок у входной двери, оба были словно в угаре и не сразу поняли, в чем дело. Звонок повторился — резкий, требовательный, — и они отпрянули друг от друга, переглядываясь и тяжело дыша. Оба были напуганы тем, что́ они чуть было не совершили, и в то же время одинаково досадовали на тех, кто выбрал для своего появления самый неподходящий момент. Наконец Доусон громко выругался и скатился с кровати на пол.