Светлана Климова - Ловушка горше смерти

Прищурившись, Марк холодно проговорил:

— Вы забыли еще кое-что. Этим соглашением я навязываю вам интимные отношения, иначе говоря, вам придется переспать со мной, и не раз, до тех пор, пока не станет очевидной ваша беременность. Что касается суммы, то именно во столько я оцениваю ваши… скажем, затруднения, связанные с рождением ребенка.

Надеюсь, вы уже достигли совершеннолетия?

— О, разумеется! — Лина откинула голову и звонко засмеялась, блестя влажными зубами. — Скажу больше — эта сторона жизни мне неплохо знакома… Вот что… — Она резко оборвала смех, словно откусив нитку. — Вот что я вам скажу, Марк. Одному Богу известно, почему я еще тут сижу и слушаю весь этот бред.

Скорее всего потому, что мне просто не хватает мужества встать и уйти.

Сказывается Манечкино воспитание, и, как всегда, не вовремя. Спрячьте вашу бумагу, я ее никогда не читала. Кстати, а почему, собственно, если вы представляете себе эту сделку как соглашение двух сторон, существует только один экземпляр? Ведь полагается, чтобы каждый из партнеров имел такой же, разве нет?

Марк слегка кивнул, не отрывая взгляда от лица девушки которое как бы двоилось в холодном свете люминесцентных трубок.

— Конечно, — проговорил он. — Таково правило. Но я уже сказал, что этот документ не имеет юридической силы. В случае, если он будет подписан, я передам его на хранение доверенному лицу, а по выполнении всех условий он будет уничтожен. Не стоит умножать видимости…

— Все, лебедяты, закрываемся, — подала голос тетка за стойкой. — Отбой!

У нас до пяти.

Щелкнул выключатель, и в стекляшке осталась тлеть одна лампа в углу за холодильником. Марк и Лина, двигая стульями, почти в полной темноте направились к выходу. У двери девушка, внезапно остановившись, отрывисто спросила:

— И кто же, если не секрет, это доверенное лицо?

— Не секрет. — Марк толкнул створку, и их принял мокрый черный воздух.

— Дмитрий Константинович Семернин.

— Дмитрий Константинович… Вот уж никогда бы не подумала. Значит, он в курсе дела?

— Нет. Во всяком случае, не вполне. Бумага будет передана ему на хранение в запечатанном конверте. У меня все основания доверять ему как юристу, больше того…

— Будет передана… — Лина шагнула вперед и снова остановилась. Теперь Марк не видел ее лица, только смутно мерцающее пятно плаща. — Знаете, Марк, теперь я окончательно убедилась, что вам недоступны обычные человеческие чувства. Вы сделаны из какого-то другого материала, какого — не знаю. Прощайте.

Надеюсь, больше мы никогда не увидимся.

Повернувшись на каблуках, она быстро и размашисто пошла вдоль аллеи.

Марк последовал за ней в некотором отдалении. Но догнать девушку ему удалось лишь у портала главного входа, подсвеченного цветными прожекторами. Рядом с этим грузным сооружением светлая фигура Лины казалась воздушным мазком акварели на грубом картоне. Марк все еще ощущал тяжелое волнение, которое не оставляло его во время всего разговора, и когда он окликнул девушку: «Лина, послушайте, Лина!..» — оно вспыхнуло с новой силой.

Девушка остановилась и повернулась к нему, слегка покачиваясь с пяток на носки, все еще полная движения. Сейчас она была ослепительно хороша.

Удлиненное тонкокожее лицо дышало яростью, глаза под сошедшимися к переносью густыми бровями сухо блестели, полная нижняя губа была закушена. Руки оставались в карманах плаща, но и так было видно, что кулаки Лины до боли сжаты.

— Почему вы преследуете меня, Марк Борисович? — почти выкрикнула она. — Я достаточно ясно дала понять, что вы не можете рассчитывать на меня. Что вам еще нужно? Дайте мне спокойно уйти, в конце концов.

Марк стоял в двух шагах, небрежно помахивая сумкой.

— Сейчас вы похожи на безумную Медею, — проговорил он, улыбаясь одними глазами.

— Господи! — с отвращением воскликнула девушка. — Неужели и этого мало?

Убирайтесь, Марк Борисович, убирайтесь к черту, туда, откуда вы и явились!

— Хорошо. — Марк покорно склонил голову. — Я понимаю вас, Лина, и ни на чем больше не настаиваю. Вот, возьмите. — Неуловимым движением он извлек из сумки знакомый листок и протянул девушке. В растерянности Лина взяла бумагу и попятилась.

— Зачем это? Что мне с этим делать?

— Что хотите. Можете выбросить сейчас, можете оставить на память.

Попрошу вас лишь об одном. Если что-нибудь изменится, через неделю в это же время наберите мой номер телефона, он есть на обороте, и скажите только одно слово — да. Я буду ждать. Если звонка не последует, навсегда забудьте о моем предложении. Больше я вас не побеспокою. До свидания.

Марк вскинул сумку на плечо и мерно зашагал к турникетам. Миновав их, он обернулся, взмахнул рукой и вскоре исчез из виду, смешавшись с группой туристов, праздно бродивших на стоянке в ожидании, когда подадут автобус.

Четырнадцатого ноября в начале девятого Mapка поднял телефонный звонок.

Звонил Дмитрий, чтобы сообщить, что день ему поломали вчистую и вряд ли он сможет сегодня помочь Марку в делах.

Пока он говорил, Марк, зажав трубку плечом и скулой, неторопливо одевался. Покончив с этим, он сказал:

— Митя, не хлопочи. Все отменяется. Я едва не забыл одну вещь.

По-видимому, мне придется большую часть дня оставаться дома. Я жду важного звонка.

— Отлично! — обрадовался адвокат. — Проблема снята. Не исключено, что около двух я смогу забежать. Как там твоя старушка?

— Сдалась. Обе «Сирени» у меня и еще кое-что. Адвокат бурно обрадовался.

— Ты гигант, Марк! Тем более забегу — хоть взглянуть, пока они еще здесь.

— Ты откуда будешь ехать, Митя?

— Скорее всего с Бутырской.

— Тогда заверни в одно местечко, не сочти за труд, и возьми там то, что я тебе продиктую. Есть под рукой карандаш? Обратишься к Леониду Витальевичу.

Марк продиктовал список и добавил:

— И непременно бутылку «Букета Абхазии», если у них еще осталось.

Дмитрий Константинович присвистнул:

— Круто! Чревоугодие, не помнишь, относится к числу смертных грехов?

— Как же, — сказал Марк. — Обязательно. Адвокат засмеялся:

— Договорились. Жди, буду как сказал.

Марк повесил трубку и сел на ковер у кровати, скрестив ноги и чувствуя, как массивные резные розетки, украшавшие его ложе, холодят спину. Все это, разумеется, преждевременно. К тому же при упоминании о визите к старушке в памяти всплыли события минувшей ночи, и в комнате явственно запахло мешковиной, сыростью, каким-то медленным тлением. Этот неизвестный покойник, чье уходящее тепло и тяжесть он, казалось, еще ощущал, оставался при нем.

Он вскочил и в три шага оказался в большой комнате. «Сирени» были на месте, у стены. В утреннем освещении воздух вокруг них плыл и колебался, словно от акварелей исходил сильный жар, чистое лиловое пламя. Марк толкнул раму окна — пространство дохнуло холодом, небо было ясным, но с едва уловимой желтизной.