Дмитрий Вересов - Белая ночь

— Перестань, Ленка. Я серьезно. Меня пригласили на день рождения. Это мой хороший друг, самый лучший. Кирилл Марков. Я тебе рассказывал. Там все будут с девушками…

— А у тебя никого нет?

— Ну, не так уж, чтобы совсем…

— А как? Абсолютно никого?

— Вообще-то, никого… Ты права.

— Еще бы. Никогда не ври старшей сестре.

— Всего-то на три года старше.

— На три с половиной. А по жизненному опыту лет на тридцать.

— Знаю я твой жизненный опыт.

— Что ты можешь знать, плюшевый. Ты даже вообразить не сможешь. Сидишь тут в полном одиночестве. Слушай, а можешь мне сказать, по дружбе? Как же ты тогда?.. Ну, не буду… Ты хочешь, чтобы я пошла с тобой на день рождения? Я секунду думаю и.., соглашаюсь. Всякой замужней женщине хочется хоть на один вечер представить себя свободной. А мальчики там будут симпатичные?.. У тебя есть фотографии?..

Слушай, какая блестящая идея у меня родилась!

Ты вообще авантюрист в душе? Я предлагаю такой сюжет. Давай я влюблюсь в кого-нибудь с первого взгляда, отобью его, изменю тебе, а его девушка в отместку изменит с тобой? Все честно, без кровосмешения. По-моему, блестящая идея! Надо делать цветное кино из нашей серой жизни!

— То-то у тебя в жизни все серые: и попугай, и обе собаки, и…

— Ну, договаривай. Ты хотел сказать: «и муж тоже серый…»? Спасибо, братик.., двоюродный!

Собаки, положим, не серые. У них языки красные, а глаза такие.., выразительные. И муж мой не такой серый, как ты думаешь. Ты просто плохо его рассмотрел…

— Зато ты рассмотрела, и теперь спешишь ему изменить.

— Ты опять ничего не понял, Лима. Не ему, а тебе. На этот вечер я становлюсь твоей девушкой, то есть снимаю с себя брачные узы и вешаю на гвоздик до утра. И вообще, ты рассуждаешь, как маленький плюшевый медвежонок…

Пошло-поехало! Теперь не остановишь. Зачем только плюшевый медвежонок потревожил диких пчел? Кто от кого отдыхает душой в этой семейке? Есть подозрение, что по пятницам, когда Ленка уплывает в тихую пристань Иволгиных, за закрывшейся дверью ее квартиры раздается всеобщий вздох облегчения. Радуются и муж-первогодок, и свекровь, и неодушевленная мебель. Собаки с попугаем, наверное, и вовсе облегчаются от восторга… Одним словом, Ленка совсем не подходит на роль его девушки.

Она просто испортит праздник, как непослушный ребенок игрушку. Да еще и сопрет что-нибудь. После ее отъезда в доме Иволгиных обязательно что-нибудь пропадает: то книга, то пластинка. А последний раз она стянула шарфик, который Дима собственноручно вязал весь месяц, слушая Окуджаву. Видимо, от этого шарфик получился с характером, причем, очень романтичный. Романтичней, чем у Маркова… Сперла. Учуяла вещь южнорусская овчарка и уперла… Нет, Ленка отпадает. Да и Костя с Кириллом видели ее фотографию. Правда, они листали альбом здорово датыми. Но у Сагирова хорошая память на лица. Ленка не подходит. Тогда кто?

Кирилл Марков очень изменился за последние два месяца. Стал другим, можно сказать, незнакомым, чтобы только не употреблять слово «чужим». Насмешки его стали злыми, он словно стал фехтовать с другом не тренировочным, а боевым оружием. Раны от их последней пикировки еще не зажили в мягкой, домашней душе Иволгина. Теперь вот: "Вообще-то в приличную компанию принято приходить со своей девушкой. Все придут не одни, Иволгин, так и знай.

Ведь ты не Алеша Карамазов, которому это можно было бы простить. А тебе… Короче, без спутницы можешь не появляться. Что ты будешь делать? Пластинки переворачивать, горячее подавать?.." А он бы согласился подавать горячее, только бы быть вместе с ребятами, с Кириллом. Марков был для него тем самым пляшущим огоньком, вспыхивавшим среди серой и сирой действительности. И что ему вдруг дались эти девицы? До Нового года он был такой же, как и Лима Иволгин, как и Костя Сагиров.

Все началось с того, что его отыскал какой-то школьный приятель и устроил диск-жокеем в кафе «Аленушка». Теперь Кириллу было не до учебы. Раньше Дима давал ему переписывать свои лекции, подсказывал, подправлял, теперь же приходилось просто делать все за Маркова, только бы не вылетел из института. Сагирову что? Он получил КМСа за второе место на первенстве вузов Ленинграда, за него теперь хлопочет кафедра физвоспитания. А за Кирилла? За него мог спокойно попросить отец, большой директор, но, кажется, Марков все сейчас делал назло своему родителю, а может, и себе. Получалось, что больше всех надо Диме Иволгину?

Может, сходить поговорить с родителями Кирилла? Или это только все испортит?

Что это за люди, которые живут, чтобы портить все на свете? Откуда они берутся? Ломают единственный в округе старинный дуб, ставят друг другу синяки и сотрясают мозги ударами по голове, разрушают дружбу, срывают праздники, портят жизнь своим близким и себе. Неужели так было всегда? Тогда понятно, тогда все понятно. Обязательно должен был прийти Он, самое лучшее, что только может быть во вселенной, а люди его бы оболгали, замучили, убили, как злые дети. Только это могло заронить в них крупинку сомнения, остановить, предостеречь… А теперь считают, что Его нет и не было. Но Его не могло и не может не быть.

Надо будет спросить об этом Кирилла. Он обязательно скажет что-нибудь непростое, но правильное. Если только не будет больно жалить, как дикие пчелы. Но это ничего. Разве пчелы могут причинить боль плюшевому медвежонку Диме?

Теперь вокруг Кирилла вьются какие-то торгаши и спекулянты, на шею ему вешаются размалеванные под индейцев девицы. Дима хорошо помнил, как на первые лекции второго семестра Марков приходил сонный, ошарашенный, со следами помады на лице, но еще свой.

А потом он появлялся уже совсем другим: таким же сонным после шумной ночи, но надменным, с презрительной полуулыбкой на лице человека, познавшего все в этой жизни.

За ним ушел и Костя Сагиров. Они приходили теперь в институт вместе, помятые, но самодовольные. Они сидели на задней парте, в облаке из женских духов и водочных паров, и Марков что-то строго втолковывал Костику, как раньше тот ему технику бокса. Иволгин неуверенно подходил к ним с прежней улыбкой искренней радости, но получал короткий встречный:

— Домовой, отвали! Здесь тебе не кружок вязания и кулинарии.

А иногда еще похуже:

— Дима, иди трахать своего ложного крокодила!

Это было очень больно. Иволгин отходил и слышал, как его друзья увлеченно перекидываются женскими именами и названиями частей тела. Он был чужим на этом празднике плоти.

Но приближался день рождения Кирилла. А у Димы был для него умопомрачительный подарок — Пастернак из большой серии «Библиотеки поэта». За него он отдал всю свою повышенную стипендию и еще одолженные у Дехи Симакова пятнадцать рублей. И еще унижался, клянчил… Ни за одну книгу он не отдал бы такие деньги, разве что за старинное издание Елены Молоховец. Но это была не просто книга в синем переплете. Это был спасительный круг для их дружбы, хлебнувшей уже хорошего «огурца». И вдруг: «Вообще-то, в приличную компанию принято приходить со своей девушкой…»