Ингрид Юхансен - Фьорды. Ледяное сердце

– Ничего себе безопасность! Меня, например, судили просто за то, что я бегала гол… за мелкое административное правонарушение! Как он смог меня разыскать? – Я никак не могу до конца поверить, что преступник – именно Бьёрн.

– При помощи радиомаяка – он спрятал такую штуку в вашей сумочке.

Лихо! Я вспомнила, как собственными руками отдала сумку герр Хольмсену на станции метро, пока завязывала шнурки. Офицер показал мне штучку, зажатую между большим и указательным пальцами.

– Фру Ольсен, очень сложно доказать воинские преступления в районе боевых действий, – виновато вставил мистер из Интерпола и протянул мне еще несколько снимков. Кожаные ремни болтались на крюке в зимовье.

– Вы их завязали, фру Ольсен?

– Нет. Нет, конечно! Зачем мне связывать саму себя? И таким узлом я не смогла бы.

Представитель Интерпола кивнул и сделал пометку в протоколе.

– Не удивительно, узел весьма специфический. В специальных частях бойцы фиксируют таким образом контровку [43] деталей парашюта.

– К моему огорчению, это был не единственный специфический прием, по которому возможно идентифицировать действия герр Хольмсена в этом деле. Его автомобиль обнаружили спрятанным в сухом эллинге. Фрекен Ольсен, Фрита-Агнесс была удушена пастушьим хлыстом, следы от конца хлыста идентифицированы на ее шее. Это так же традиционная тактика косовских албанцев – длинный хлыст позволяет избежать непосредственного контакта с жертвой. Эксперты зафиксировали характерную окружность из снега и грязи, которая образовалась в процессе вращения хлыста…

– Вам налить воды, фру Ольсен?

– Нет. Не нужно.

Людям сложно менять привычки – любимая марка сигарет, ботинок, часов, печенья. Мелочи, которые со временем перестаешь замечать: манеру выжимать пасту из тюбика, сворачивать фантик от конфеты, чиркать спичкой, завязывать узлы и все такое.

Помнится, герр Бьёрн сам говорил мне об этом. Я горько вздохнула – он был хорошим психологом. Гораздо лучшим, чем я. Представляю, как он от души веселился, когда я шарахнулась от собственного пальто. Еще он говорил: самое главное, собраться и продержаться первые минуты, чтобы выжить. Не думаю, что герр Хольмсен считал меня умной дамой, способной воспользоваться его советами.

Но я выжила, значит, чему-то успела научиться…

– Вероятно, нам пора идти. Подпишите протокол, фру Ольсен. Здесь и здесь.

– Мы будем вынуждены пригласить вас для уточнения показаний еще раз, когда завершим дело. Идут проверки служебного соответствия в аппаратах полиции Осло и Интерпола, у герр Хольмсена определенно имелись подельники среди официальных лиц. Пожалуйста, оставайтесь в городе до завершения следственных действий.

– Ее арестовали? Даму, которая называла себя «Мадам Дюваль»?

– Подали ориентировку в международный розыск.

Прежде чем покинуть палату, полицейский офицер строго глянул на меня:

– Фру Ольсен, настоятельно рекомендую вам в случае угрозы жизни обращаться только и непосредственно в полицию! Если будет нужда, вас включат в международную программу защиты свидетелей.

– Большое спасибо, я так и поступлю, как только угроза возникнет… – Нет, на самом деле я не планирую звонить в полицию по такому деликатному поводу, как мое физическое существование. Просто готовлю почву, чтобы задать один вопрос, который не дает мне покоя. Обязательно нужно выяснить, где был Андрес, когда меня душили. Никто не покажет мне трупа Бьёрна, я сама не видела, как снимают кожаный шлем. Одни только тролли наблюдали собственными глазами, что происходило среди фьордов и пустошей на самом деле. Только они ничего и никому не скажут.

Мне придется выяснить самой. Потому что с некоторых пор я хорошо усвоила один урок: никому нельзя верить. Никому!

– Извините, я хотела бы узнать – герр Рёда, Андреса Рёда, отвязали?

– Вероятно, отвязали, раз он давал показания.

Я повернулась к полицейскому офицеру, расплывшемуся в двусмысленной улыбке, пока мне отвечал дяденька из Интерпола.

– Вы лично отвязывали герр Рёда?

– Нет, фру Ольсен. Я работаю в центральном аппарате здесь, в Осло.

– Но возможно кто-то сфотографировал его, перед тем как отвязать?

– Сфотографировал? Нет. Фру Ольсен, вы можете быть абсолютно спокойны. Полиция Норвегии не вторгается в частную жизнь граждан. Всего хорошего.

Двери за ними закрылись.

Но я недолго оставалась одна.

Нора прислала ко мне племянника с головкой домашнего сыра и отчетом, что Малыш жив, здоров, кушает с аппетитом и часами играет с собакой.

Биа принесла мне одежду, целую коробку имбирного печенья, долго болтала со мною. Я готова поверить в великую силу ее талисманов. Дидрик – адвокат – с супругой Брид принесли мне ноутбук, шоколадки и добрые вести о выплатах по страховому полису и солидной компенсации от компании-нанимателя, конечно, если я воздержусь от судебного иска. Но все это были не те визитеры, которых я ждала.

Каждый раз, когда в коридоре раздавались шаги, я ждала его, а когда укладывалась спать, проводила пальцами по тонкому золотому корпусу часов – Биа выкупила их у братца на деньги со страховки и принесла мне сюда.

Я подобрала целый перечень литературы о патологических пристрастиях, зависимостях и перверсиях, читала и пыталась понять, что со мной происходило за это время. Что происходит с ним каждый день.

Прошло целых три дня, но Андрес так и не появлялся…

Из привычной больничной дремоты меня выдернул скрип окна. Приоткрытая створка надсадно скрипела – о-оххх… За белым жалюзи вырисовывалась мощная темная тень. Я сразу села на кровати, сглотнула и положила палец на кнопку вызова медперсонала, громко спросила:

– Кто здесь?

– Как кто? Твой муж, законный. Лени, открой окно, быстрее иначе я упаду и убьюсь!

– Ты что вообще одурел, Олаф? Лезть по пожарной лестнице… – Мне пришлось втянуть бывшего муженька за шкирку, пока он не обрушился на пол грузной тюленьей тушей. – Ты про двери не слышал? Нет? Как ты вообще сюда попал?

– Приехал на такси. Лени, меня никто не впустит через двери в больничной пижаме из другого лечебного учреждения. Но как я могу нежиться в дурдоме, когда тебя убивают?

– Мою жизнь бережет вся полиция Осло! Ты можешь убираться!

– Нет, Лени! Давай помиримся – мне без тебя было очень худо. Правда. Я практически бросил пить, но обязательно напьюсь, если ты меня выгонишь! – Он потрогал меня за наращенные прядки. – Этот кошмар сам отпадет, или надо что-то делать?

– Олаф, оставь в покое мою прическу! Я не собираюсь жить с человеком, который меня продал.

– Продал?

– Конечно. Ты же продал мой портрет неизвестно кому, еще и разболтал, что я поехала к тетке на эллинг. Когда ты это сказал своему покупателю?