Нора Робертс - Посмертный портрет

– Будь по-твоему. Но мне пора идти. Я должна отчитаться перед майором.

– А передо мной? Примем вместе душ, и ты расскажешь мне, как идет расследование.

Ева пожала плечами с притворным безразличием. На самом деле ей очень хотелось обсудить с Рорком то, что произошло за последние дни.

– О'кей. Только никаких фокусов!

– Раз так, придется достать свой красный нос и гвоздику, брызгающую водой.

Обнаженная Ева остановилась у двери ванной и посмотрела на него.

– Ты невозможный человек, Рорк. Но клоунов в душе мне тоже не нужно.

Рорк хотел настоять на своем – хотя бы из принципа, – но передумал, и вскоре убедился, что чужие проблемы прекрасно отвлекают от собственных переживаний.

– Удивительно, как быстро можно сузить собственный кругозор… Я не знал про второе убийство. Значит, оба молоды, оба студенты, но учебные заведения, происхождение, интересы и круг общения совершенно разные?

– У них есть и общее. Клуб, из которого были отправлены оба сообщения, Хастингс и «Портография».

– И их убийца.

– Да. – Ева провела рукой по мокрым волосам и вышла из-под душа. – И их убийца.

– Может быть, они позировали убийце в одном и том же месте?

– Не думаю. – Она вошла в сушилку, и ей пришлось повысить голос, чтобы перекричать шум. – Тогда зачем ему моментальные снимки? Зачем вообще фотографировать людей без их ведома? Чтобы об этом никто не узнал. Ведь обе жертвы очень молоды, почти дети, верно? А когда ребенку предлагают сфотографироваться, он пыжится от гордости и рассказывает об этом друзьям или родным. Но никто из опрошенных нами об этом не слышал.

Ева вышла и на сей раз провела рукой по сухим волосам, проверяя, как они легли.

– Я начинаю думать, что этот человек – не профессионал. Или, по крайней мере, профессионал, не добившийся успеха. Но стремящийся к нему и считающий себя мастером.

– Разочарованный художник?

– О том и речь. Если он делает коммерческие снимки, то считает, что это занятие ниже его достоинства. Переживает. Сидит у себя в комнате и хнычет, что мир не ценит его талант. Он уверен, что у него есть дар, – продолжила она, подходя к шкафу. – Свет внутри, однако никто не видит его. Пока не видит. Но они увидят! В конце концов он заставит их увидеть. А когда это будет сделано, они ослепнут. Кое-кто назовет его безумным, заблудившимся, даже жестоким. Но что они знают? Большинство – он уверен в этом – непременно поймет, кто он и что он может дать миру. Блеск. Артистизм. Бессмертие. И тогда он получит то, что ему причитается.

Она надела голубую блузку и заметила, что Рорк стоит молча и следит за ней с едва заметной улыбкой.

– Что ты так смотришь? О господи, если эту блузку нельзя носить, почему она висит у меня в шкафу?

– С блузкой все в порядке. Кстати, ярко-голубое тебе к лицу. Лейтенант, мне пришло в голову, что вы – чудо! Тоже художник в своем роде. Ведь ты видишь его. Не лицо, не фигуру, но сущность. И это поможет тебе его остановить. Потому что нельзя скрыться от того, кто видит тебя насквозь.

– Ему хватило времени, чтобы убить двоих.

– Но если бы ты не вступилась за них, он мог бы вообще остаться безнаказанным. – Рорк подошел к шкафу и достал жакет, опередив Еву. Потом приложил серебристо-серый жакет к ярко-голубой блузке, полюбовался этой картиной и отложил жакет в сторону, дав Еве возможность надеть портупею с кобурой. – Он ведь умен, верно? Умен и очень организован. Он следит за будущими жертвами, смешиваясь с толпой. Легче следить за человеком, если он тебя не замечает.

Она кивнула:

– Ты прав.

– Но если твоя догадка верна и они знали его, в этом человеке есть то, что заставляло их видеть в нем друга, а не врага.

Ева пожала плечами:

– Они были детьми. Двадцатилетние ни в ком не видят угрозы.

– Мы в их возрасте были умнее. – Рорк провел пальцем по ямочке на ее подбородке. – Но ты опять права. В нормальных условиях двадцатилетние считают себя неуязвимыми. Не это ли ему и нужно? Беспечность, смелость и невинность?

– Может быть, именно поэтому он позволяет им сохранить эти качества до самого конца. Не причиняет им боли, не мучает, не насилует. Он не испытывает к ним ненависти. Наоборот, гордится ими.

Ева радовалась этому разговору. Ей остро не хватало чего-то подобного.

– Это не зависть, а объективная оценка. Думаю, он любит их. Извращенно, эгоистично, но любит. И именно это делает его таким опасным.

– Ты покажешь мне портреты? – спросил Рорк, включив кофеварку.

Ева помедлила с ответом. За завтраком Рорк привык просматривать утренние отчеты. Таков был заведенный порядок. А ей нужно было ехать в управление и готовиться к совещанию.

– Конечно, – наконец небрежно сказала она и вызвала изображение на экран видео в гостиной. Рорк внимательно посмотрел на экран.

– Совершенно разные типы, верно? Но что-то общее есть. Я думаю, это называется жизненной силой. – Он вспомнил о фотографии женщины, которая была его матерью. Юной, живой, сильной. – Есть чудовища, которые набрасываются на молодых…

Ева давно ушла, а Рорк все еще не мог выкинуть из головы эти фотографии. Спускаясь к Соммерсету, он думал о двух подростках, с которыми никогда не встречался, и о матери, которую никогда не знал.

Три портрета составили скорбную галерею. Внезапно к ним добавился четвертый. Перед мысленным взором Рорка возникло лицо Марлены, юной дочери Соммерсета. «Когда чудовища набросились на нее, она была почти ребенком», – подумал Рорк.

И виноват в этом был он.

Его мать и дочь Соммерсета погибли из-за него.

Через открытую дверь он вошел в квартиру Соммерсета. Сестра Спенс с помощью ручного сканера проверяла, как срастается кость. На настенном экране мелькали утренние новости. Соммерсет пил кофе, смотрел видео и не обращал внимания на медсестру, восхищавшуюся тем, как быстро он идет на поправку.

– Просто удивительно! – щебетала она. – Поразительный прогресс, особенно для человека вашего возраста. Скоро вы сможете сами себя обслуживать. Совсем скоро!

– Мадам, если бы вы исчезли, я мог бы начать обслуживать себя прямо сейчас.

Она укоризненно покачала головой:

– Сейчас нам нужно измерить давление, пульс и составить график. Если вы будете пить этот кофе, показатели поднимутся. Он же черный, как деготь! Вы прекрасно знаете, что в вашем состоянии рекомендуется пить тонизирующий травяной настой.

– Если вы будете зудеть у меня над ухом, завтрашний день я начну с водки… Я сам могу измерить себе пульс и давление.

– Это моя обязанность. Кроме того, я должна сделать вам укол витаминов и не хочу, чтобы вы мне мешали.