Линда Ховард - Все, что блестит

— Всё будет по-другому, — заверил он, потянувшись к ней, чтобы взять за руку.

— Я не позволю тебе дотрагиваться до меня!

— Это ещё одно право, которым обладают мужья над своими жёнами, — он усмехнулся, притягивая её к себе. — Привыкай к этой мысли, милая. Я собираюсь вволю насладиться своими супружескими правами. Именно поэтому я и женился на тебе.

Джессика была настолько выбита из колеи, что без протестов позволила ему отвести себя к ожидавшему их такси и молчала всю дорогу, пока они ехали через Афины в аэропорт. В любое другое время этот город очаровал бы её, но сейчас она была слишком напугана словами Николаса, к тому же у неё снова начала болеть голова.

В аэропорту стоял его личный вертолёт, уже заправленный и готовый к полёту, и сквозь туманящую сознание боль Джессика поняла, что он, должно быть, доставил её в больницу на вертолёте. Она не помнила ничего с того момента, как потеряла сознание на скалах, и внезапно захотела узнать, что же тогда произошло.

— Николас, ведь это ты нашёл меня, да? Когда я упала?

— Да, — нахмурившись, подтвердил он, и, искоса бросив на неё взгляд, отметил бледное, напряжённое лицо.

— И что тогда произошло? После того, как ты нашёл меня?

Он взял её за руку и медленно, позволяя ей опираться на него, повёл по лётному полю к вертолёту.

— Сначала я подумал, что ты мертва, — спокойным тоном проговорил он, но вырвавшийся судорожный вздох подсказал ей, что ему до сих пор нелегко вспоминать об этом. — Когда я опустился рядом с тобой, то обнаружил, что ты жива, и я вытащил тебя из-под камней и принёс на виллу. София уже встала, она как раз начинала готовить, когда увидела, как я иду по дорожке с тобой на руках, и подбежала, чтобы помочь мне.

Они подошли к вертолету, Николас открыл дверцу и, подняв и усадив в кресло Джессику, надёжно запер дверь. Обойдя вокруг, он скользнул своим длинным телом на место пилота и потянулся за наушниками, и, взяв их в руки, хмуро и рассеянно уставился на них.

— Ты вся промокла и дрожала, — продолжал он. — Пока Андрос связывался с больницей и организовывал транспорт от аэропорта до больницы, мы с maman раздели тебя и закутали в одеяла, потом полетели сюда. Ты была в глубоком шоке, и, несмотря на озабоченность докторов, операцию отложили, но Алекс сказал мне, что в таком состоянии ты почти наверняка не сможешь её пережить. Твоё состояние стабилизировалось, прежде чем он даже смог начать что-то такое планировать.

— Потом мне стало лучше, — закончила она, несмело улыбаясь.

Он не улыбнулся в ответ.

— Тебе стало лучше, — пробормотал он, — но у тебя началось воспаление лёгких, тебя била лихорадка. Иногда ты была без сознания, иногда, в бреду, кричала всякий раз, когда я или кто-то из докторов подходил к тебе, — повернув голову, Николас посмотрел на неё тусклым и горестным взглядом. — По крайней мере, я был не одинок, ты кричала на каждого человека.

Джессика не смогла сказать ему, что это всегда был он, — это его она боялась, и после минутного молчания Николас надел наушники и потянулся к панели управления.

Она откинулась назад и закрыла глаза, желая уменьшить стук в висках и отрешиться от действительности, но, как только заработали моторы, вздрогнула от боли.

Почувствовав руку на своем колене, она подняла трепещущие веки, и, встретив озабоченный пристальный взгляд Николаса, закрыла руками уши, чтобы дать ему понять, что случилось.

Он кивнул и с сочувствием погладил её по ноге, от чего ей захотелось закричать. Джессика снова закрыла глаза, лишь бы не видеть его. Невероятно, но она проспала весь полёт. Возможно, всё дело в лекарствах, которые она всё ещё принимала и которые делали её сонливой, но Николасу пришлось её разбудить, когда полёт закончился. Она сидела и в замешательстве смотрела перед собой, ей показалось, что снаружи для встречи с ней собралось всё население острова.

Все улыбались и махали ей, и она махала им в ответ, тронутая до слёз теплым отношением островитян. Николас выпрыгнул из вертолёта и прокричал что-то, заставившее всех рассмеяться, затем подошёл к вертолёту с её стороны. Джессика как раз отстегнула привязные ремни, когда он распахнул дверцу.

С лёгкостью, которая одновременно пугала и приводила в восторг, он подхватил её и притянул к своей груди.

— Я могу идти, — запротестовала она.

— Но не вниз же, с холма, — возразил он. — Ты всё ещё слишком слаба. Обними меня, любовь моя, позволь всем увидеть то, что они ожидают увидеть.

И действительно, когда она обхватила руками его мускулистую шею, казалось, это пришлось по душе каждому встречающему, и до неё донеслись несколько шутливых замечаний в адрес Николаса, на которые тот, улыбнувшись, ответил парой-тройкой фраз. Джессика пообещала себе, что без промедления приступит к изучению греческого языка, она очень хотела знать то, что он говорил о ней.

Он принес её на виллу прямиком в свою спальню — она не могла думать о ней как об общей.

Как только он опустил её на кровать, Джессика затравленным взглядом осмотрелась вокруг, и, прежде чем успела подумать, выдохнула:

— Я не могу здесь спать, Николас!

Вздохнув, он присел на край кровати.

— Мне жаль, если это задевает твои чувства, любимая, потому что ты будешь спать здесь. Вернее, ты должна будешь спать здесь со мной, а ведь тебя волнует именно это, не так ли?

— Разве можно обвинить меня в этом? — в гневе воскликнула она.

— Можно, — спокойно ответил он с неумолимым выражением в глазах. — Ты умная, взрослая женщина и должна понимать, что теперь физическая близость между нами будет совсем другой, чем в брачную ночь. Я был тогда немного пьян, расстроен и потерял над собой контроль. Ты была напугана и рассержена, ты противилась мне. Результат оказался предсказуем, поэтому тебе было больно. Теперь тебе это понравится, Джессика. В следующий раз, когда я возьму тебя, ты станешь этим наслаждаться так же, как и я.

— Разве ты не понимаешь, что я не хочу тебя? — вспыхнула она, непомерно злясь на него за то, что он так спокойно планировал заняться с ней любовью, хотя она сказала, что не станет заниматься этим с ним. — В самом деле, Николас, у тебя, должно быть, колоссальная самоуверенность, если ты воображаешь, что я захочу спать с тобой после той ночи.

— Благодари Бога, что я так хорошо тебя знаю, Джессика, иначе я бы заставил тебя пожалеть об этих словах! — рявкнул он. — Но я действительно знаю тебя, знаю, что, когда тебе больно и ты напугана, ты ведёшь себя, словно шипящий и выпустивший коготки котёнок, к тому же у тебя были годы на то, чтобы научиться надевать на лицо эту холодную маску. Но нет, дорогая, меня ты не одурачишь. Неважно, что твоя гордость говорит тебе противостоять мне, я помню ту ночь в Лондоне, когда ты пришла ко мне и прошептала, что любишь меня. Ты была такой восхитительно-застенчивой той ночью, ты не играла. Ты тоже это помнишь?