Светлана Демидова - Рейтинг лучших любовников

А Валентин-то каков! В очередной раз Катя убедилась, что ему наплевать на то, что будет с сыном! Он даже думать ни о чем не желает, если ему не удосужатся представить отчеты, прейскуранты и кассовые чеки. Не человек, а бизнес-машина! Равнодушное, эгоистичное чудовище!

Трудно сказать, сколько бы еще злилась и раздражалась Катя, если бы в дверь не позвонили. Она решила, что вернулся Валентин за какой-нибудь забытой вещью, но на пороге ее квартиры стоял Кудрявцев, держа в руке документ с круглыми синими печатями.

– Валентин здесь?! – выкрикнул он, заглядывая Кате через плечо, явно надеясь увидеть за ним ее мужа.

– Уехал уже, – сердито сказала она.

– Давно?!

– Да… минут пять тому назад уж точно.

– Черт!! – помянул нечистого Кудрявцев. – Он забыл этот договор! Придется факсом посылать! Этим гадам не понравится…

– Мне нет никакого дела до ваших факсов и ваших гадов, – отрывисто сказала Катя, скрестив руки на груди и всем своим видом демонстрируя, что Славе лучше всего побыстрей убраться из ее квартиры.

– Чего такая злая? – удивился Кудрявцев, убирая документ в щегольскую красную папочку, а потом в роскошный кейс.

– Хочу – и злюсь! – раздраженно ответила Катя.

– Не-е-е… – протянул Кудрявцев. – Так дело не пойдет. Я не люблю злых женщин.

– А мне какое дело… – начала Катя, но он не дал ей договорить, протиснулся с порога в квартиру, закрыл за собой дверь и сказал:

– Слушай, Катерина, если честно, то у меня на душе тоже так паршиво, что дальше некуда! Напои-ка кофейком, а! А там и поплачемся друг другу в жилетку!

– Пошел ты… – пыталась сопротивляться Катя, но он уже тащил ее на кухню.

Вырвавшись из рук Кудрявцева, она намеревалась бросить ему в лицо что-нибудь оскорбительное. Пусть он оставит ее в покое! Ей хочется и дальше предаваться праведному гневу и раздражению. Слава же состроил такую несчастно-просящую физиономию, что Катя невольно улыбнулась и спросила:

– Тебе растворимый или сварить?

– А у тебя молотый или зерна?

– Нет, ты, Кудрявцев, все-таки наглец! – рассмеялась Катя и вдруг почувствовала, что абсолютно свободна от разъедающего ее душу раздражения. Неужели это Славка так на нее подействовал? – У меня есть все!

– Тогда, милая Катечка… – Кудрявцев будто понял, что она сейчас уже совсем другая, нежели минуту назад, – пожалуйста, будь так любезна, свари свежемолотый с двумя ложечками сахара!

– Потом сахар положишь, – буркнула Катя, уже только изображая плохое настроение.

– Нет, Катечка… ты не понимаешь… когда кофе варится сразу с сахаром – в нем особый смак! Учу неразумную: сначала надо засыпать сахар в джезву, чтобы он закрыл все дно. Это как раз две чайные ложечки – я проверял. Потом надо дождаться, чтобы он начал плавиться до такой… чудесной янтарной массы. И лишь после этого, Катенька, стоит наливать воду и кипятить ее.

– А кофе? Кофе-то когда? – удивилась Катя.

– А как вода вскипит, с огня нужно джезву снять, засыпать кофе и снова на огонь. И не спускать, Катерина, с кофе глаз! Не дай бог, чтобы он перелился через край!

– И что же тогда будет?

– Каюк твоему кофе – можно выливать!

– Да ладно… Можно и выпить, что осталось.

– Никогда!

– А ты, оказывается, гурман, Кудрявцев! – усмехнулась Катя.

– Есть немножко, – улыбнулся он.

– А кофе тебе, гурману, сыпать сколько?

– Из расчета – одна чайная ложечка на чашку. Ну… в нашем случае – нужно две. Ты же выпьешь со мной?

– Придется! Не для тебя же одного так стараться!

– А сверху, Кать, уже в чашках, хорошо бы посыпать кофе корицей!

Она удивленно приподняла брови.

– А что такого? – притворно удивился Кудрявцев. – Ты же сказала, что у тебя все есть!

Катя не удержалась, фыркнула и принялась готовить приятелю мужа кофе по его же собственному рецепту.

– Не правда ли, божественно?! – проникновенно спросил ее Кудрявцев, когда они уже сидели друг против друга и осторожно маленькими глоточками отпивали горячий напиток из тонких изящных чашек.

– Ничего особенного, – сказала Катя. – Корица – и есть корица. Куда ее ни сыпани, запах одинаков.

– А вот моя жена утверждает, что запах корицы особенный! Это запах ненависти! Ты, случайно, не разделяешь ее мнение?

Катя пожала плечами.

– Никогда так не думала… Для меня это запах детства. У нас в школе в буфете продавали булочки, обсыпанные корицей. А в булочной по соседству с нашим домом я часто покупала развесной бисквит, толстый, воздушный. Внутри у него тоже была корица. Помнишь такой? Сейчас уже, к сожалению, не продают… В магазинах почему-то одни взбитые сливки…

– Нет, не помню… – покачал головой Слава, рукой стер улыбку с лица и неожиданно серьезно спросил: – Как ты считаешь, Вера меня любит?

Катя посмотрела на него с удивлением, отставила от себя чашку и снова пожала плечами.

– Ну… вы же подруги… Говорите же между собой о вашем… о девичьем… – невесело усмехнулся он.

– Ни о чем таком мы не говорим, – честно сказала Катя, но он не поверил.

– Женская солидарность. Ясно.

Он отвернулся к окну, и его профиль показался вдруг Кате до боли знакомым. Она всмотрелась в Кудрявцева повнимательней и поняла, что он похож на Антона Зданевича, ее школьную несбывшуюся любовь. Слава был так же светлокож и кареглаз. Волосы у него тоже были темные и очень жесткие, как у Антона. Он был так же строен и гибок. Ее Валентин, бывший и в юности очень крупным человеком, с возрастом еще сильнее отяжелел, а Слава остался таким же спортивным и подтянутым.

Что-то внутри Катиной души дрогнуло и отозвалось тянущей болью. Он и она… Он – почти такой же, как тот, другой… Она – такая же, как раньше. Он сумел парой легких фраз вылечить ее от раздражения. Валентин только и умел, что приводить ее в такое состояние. А Вера? Вопрос Славы был законен. Конечно же, она его не любит. Но не потому, что он плох. Катя убеждена, что Вера не умеет любить. Не может. Наверно, с тех самых пор, когда они обе были влюблены в Зданевича. С того времени в них обеих что-то будто заклинило. Возможно, они обе поторопились выйти замуж.

– Катька, а давай выпьем, – повернув голову к ней, предложил Кудрявцев. – У меня есть.

Она опять пожала плечами. Он сходил в коридор, принес оттуда свой кейс, обтянутый коричневой мягкой кожей, и достал из него бутылку коньяка. Катя вынула из застекленного шкафчика два бокала богемского стекла, пузатых и тонкостенных.

Они пили коньяк, ничем не закусывая, и смотрели друг на друга. Темно-карие глаза Кудрявцева постепенно превращались в бездонные очи Зданевича. Его губы, тоже темные, сладко-коньячные складывались в такую же полуулыбку, как у Антона. И пальцы, длинные, гибкие… Они вертели бокал за ножку, а Катя вспоминала, как точно такие же пальцы гладили ее в юности по щеке.