Я тебя ненавижу - Елена Рахманина
– И в чём причина этого решения?
Вопрос звучит так безэмоционально и сухо, что создалось впечатление, будто он не сильно удивлён.
Опускаю веки, потому что мне больно на него смотреть.
– Данилевский сказал, что он возьмётся меня тренировать, если на время до Олимпийских игр у меня не будет ни с кем отношений.
Произношу эти слова и сама понимаю, насколько жалко они звучат. Насколько я, должно быть, выгляжу жалкой сейчас в глазах Самгина.
Мне очень страшно, но я всё же поднимаю ресницы и словно ударяюсь о стену, которую успел возвести между нами Клим. Здесь больше нет того парня, которого я знала. Он в одно мгновение стал совершенно чужим, отчужденным человеком, не могу прочитать в его глазах ничего. Лишь тёмная бездонная пустота.
– Ты свободна, – осматривает меня таким взглядом, каким смотрел на других девчонок, – с лёгкой толикой презрения и примесью безразличия. – Но я бы тебя всё равно трахнул, так что, если захочешь развлечься – найдёшь меня.
18. Алёна
Два месяца спустя
Я не знала, что будет настолько трудно без него. Может, оттого что, после решения сказать ему об условии Данилевского, действительно наивно полагала, что Клим найдёт возможность нам быть вместе. Но кажется, он просто устал от меня, устал, что со мной не получается так, как с другими девчонками. Ему нужно было так много, а я была способна отдать ему лишь маленькую часть своей жизни.
Каждый новый день был похож на «день сурка». Бесконечная тренировка, учёба, снова тренировка, ночёвка на базе или возвращение в ночи к бабушке раз в неделю. Моё тело ныло и болело везде, покрываясь синяками и ссадинами от отработки сверхсложных элементов, которыми хотел напичкать мою новую программу наставник. Из раза в раз я повторяла одно и то же, и порой тело просто мне отказывало, а эмоциональное состояние находилось на грани срыва.
Не знаю, за счет чего я держалась. Почему я не поняла в то время, когда Клим был рядом, что именно он был кирпичиками, из которых состоял мой хребет, и вот его нет рядом, и я начинаю ломаться. Я думала, что я такая сильная была в период реабилитации сама по себе, потому что это я молодец, – справилась, выдержала, перенесла боль и муки, не понимая его вклада в моё выздоровление. Это он мне протягивал руку, и я вставала, когда не могла самостоятельно подняться, это его губы стирали мои слёзы, когда падала на самое дно от бессилия и ужаса.
И вот его нет со мной, и я не горю, я не обращаюсь в пепел из огня, нет. Я превращаюсь в тлен, в который ссыпаются тела после смерти под гнётом времени.
У меня было тело, способное выполнять такие элементы, которые могут повторить лишь единицы спортсменок на земле, а некоторые могла исполнить только я. У меня был тренер, с которым есть шанс обойти сильнейших гимнасток мира. Но у меня не было Его, и я разваливалась на части.
Множество раз я выкраивала время в своём тесном расписании, чтобы приехать к его дому в надежде увидеть свет в окне. Судя по всему, он покинул город в день нашего последнего разговора, – эта мысль резала меня на части. И всё же я зачем-то ездила к этой высотке и сидела на детской площадке как сумасшедшая, качаясь на качелях под холодным вечерним ветром. В груди так болело и пекло, что находиться на морозе было почти исцеляюще приятно.
В один из очередных подобных вечеров свет в кухне зажёгся. Сижу на качелях, моргаю, смотря на высотку. Точно. Его окно, последний же этаж, как тут ошибиться. Подбегаю к подъезду, дрожащими пальцами набирая знакомые, сейчас почти родные цифры домофона. Лифт. Десять ступенек. Звонок. Сердце ухает в груди. До смерти хочу увидеть его лицо. Только бы он открыл дверь. Плевать, пусть потом прогонит, лишь бы увидеть его хотя бы на секундочку и глотнуть воздух в лёгкие.
Слышу шаги, отступаю чуть назад, прикрывая глаза.
– Вам чего, девушка? – раздаётся женский голос, заставляя посмотреть на того, кому он принадлежит. Выдыхаю разочарованно. Боже, я бы, наверное, даже обрадовалась, если бы увидела сейчас очередную красотку с обложки, это бы значило, что там, внутри квартиры, он. Но передо мной стояла женщина в годах, которая, должно быть, помогала Самгину держать дом в чистоте.
– Здравствуйте, а вы не знаете, хозяин квартиры здесь бывает? – мой голос звучит тихо, с надеждой. Мне неловко на неё смотреть, я выглядела, мягко говоря, неадекватно, словно фанатка пришла просить автограф у рок-звезды, а его не оказалось дома.
– Так Клим Анатольевич же уехал как месяца два назад, наверное, больше и не приезжал, да и не приедет, думаю, что ему тут делать в нашем захолустье.
Киваю, благодарю и удаляюсь скорее, потому что чувствую, как подступают слёзы и не могу их сдержать. Спустилась на несколько пролётов ниже и сползла по стенке. Ноги не держали, но не от физической усталости. Моральной. Не могла без него.
Я звонила ему, писала смс, но телефон отвечал, что абонент вне зоны действия сети, а смс возвращались с красной пометкой «не доставлено».
Если бы можно было повернуть время вспять, я бы не была такой самодовольной и самонадеянной. Не верила, что он может отпустить меня. А он смог. Ведь можно было всё не так ему сказать, другие слова подобрать, предложить хоть какой-то выход. А я просто повесила эту новость на него, трусливо рассчитывая, что он, как обычно, со всем разберётся. А Клим просто послушал меня и исчез.
Казалось, он пропал бесследно, оставив после себя только кулон на моей шее, пока на мой восемнадцатый день рождения не пришла посылка. Её принес курьер, когда я была дома у бабушки, жуя мизерный кусок любимого торта, вкус которого сейчас напоминал пластилин.
– А от кого она? – спросила у паренька, когда тот передал бланк для росписи.
– Да откуда же мне знать, если внутри записки нет, то и не узнаете.
Записки не было.
Коробка была большая, бледно-розовая, обтянутая приятным на ощупь бархатным материалом. Я развязала бант, которым она была перетянута, пока бабушка стояла рядом, наблюдая. Даже не сразу поняла, что внутри.
Множество леотардов, самых разных расцветок, из очень дорогой ткани. У меня был один такого производителя, мне его
