Идеальные мужчины - Ирина Петрова
Наталья старалась скрыть волнение. Что-то в отце смутно напоминало ей себя. Прямой взгляд темных глаз, овал лица, более тонкий, чем у матери. Мать всегда была круглолицей. Только волосы темные у Натальи — в мать и пухлые губы — ее, не отцовы.
— Там посмотрите дальше: есть еще фотографии, где одна Маша, и снова мы втроем. Теперь все фотографии: и мои, и Альберта — у меня. Я его единственный наследник, — пояснил он, неловко вставая, скрипнув пружинами. Замешкался, оглянулся: — Вы можете выбрать себе любую. Я пока приготовлю чай, — деликатно удалился Антон Иванович, почувствовав, что гостье необходимо побыть одной.
Листая чужой альбом, вместивший в себя трагические и счастливые моменты жизней, пересечение судеб, роковым образом касающихся ее, Наталье трудно было остаться спокойной.
Молодая мама… Почему у нее самой не было такой фотографии? Суетливый Антон Иванович — ее дядя. Сколько ему? Семьдесят? Почему не он, не отец — никто из них никогда не вспомнил о ее матери? Не подумал о Наталье?
Справившись с волнением и выпив чаю, Наталья завела разговор о картине Олега.
— Ведь он же ваш земляк. Вы с ним близко знакомы? — удивился Антон Иванович.
— Мы друзья, — ответила она.
— Вот как! — удивился он еще больше. — Как у него дела? Я часто читал о нем в газете.
— Готовится новая выставка в Москве.
— Вот молодец! Я, честно говоря, не ожидал, что Олег Дубов так высоко взлетит. Мне тоже довелось с ним пообщаться. Да что там, ведь Петр Моисеевич — дедушка Эммы — мой хороший знакомый.
— Как тесен оказывается мир! — засмеялась Наталья.
— Да, тесен, — подтвердил он.
— Не оставляйте меня, Наташа. У меня совсем не осталось родственников, а вы мне как дочь, — увидев, что она готовится уходить, сказал он. — Возьмите себе фотографии.
— Я возьму вот эту, — сказала Наталья, выбрав фотографию у башни.
Ей необходимо было спешить на поезд.
В свои приезды в Москву Наталья стала навещать Антона Ивановича. Между ними завязалась переписка.
— После всех что-то остается. А что останется после меня? — жаловался он на судьбу в одну из встреч.
— А ваша коллекция, этот стол, картины, посуда?
— Да, да… — рассеянно говорил он. — А ведь ты могла бы быть моей дочерью. Мы с твоей матерью даже однажды целовались, — глаза его подернулись дымкой, и морщины будто разгладились. — Она грустная тогда была. Альберт уехал в Москву на Новый год к жене. А я остался. Мы с ней гуляли всю ночь. Шел пушистый снег, как сейчас помню. У нее были белая шуба и белые сапожки. Она была похожа на Снегурочку. На площади стояла новогодняя елка.
— Там и сейчас украшают елку к Новому году, — вставила Наталья.
— Какая-то компания угостила нас шампанским, и почему-то нас приняли за влюбленных и заставили целоваться, — молодо и озорно засмеялся Антон Иванович, вздрагивая брюшком. — Мне было очень хорошо тогда. Я готов был перевернуть весь мир ради нее… Но когда вернулся Альберт, она отдалилась от меня еще больше.
— Почему вы потом не приехали к ней? — спросила — таки Наталья.
— Я приезжал. Но, увидев ее с коляской, решил, что она вышла замуж. Она выглядела счастливой. А я всегда был толстым, рыжим, закомплексованным.
— А что Вам рассказывал о маме брат, то есть мой отец? — поправилась Наталья.
— Он любил ее, как может любить занятой человек. Хранил ее фото — вот то, что ты видела, — пояснил он, — в томике Ахматовой. Она любила поэзию Ахматовой. Как там «…и казалось… — с запинкой медленно продекламировал он, — …что после конца никогда ничего не бывает… кто же бродит там возле крыльца, и по имени нас окликает?»
В одну из встреч Антон Иванович поведал Наталье о своей любви к Нонне. — " Всегда я влюблялся в женщин, которые любили других." — И, выведав у нее все, что она знает о Нике и Виталии, передал ей старинное кольцо.
— При случае отдай его Нике, оно принадлежит ей. Наверно, я должен был раньше это сделать. Но отчего-то поосторожничал. Или может… — не договорил он, мысленно упрекая себя в алчности. — Это кольцо приносит женщинам счастье в семейной жизни. Так Нонна говорила. Она очень хотела, чтобы кольцо досталось дочерям. Сама она не носила его, потому что очень дорожила им и боялась мужа. А ты поноси. Я хочу, чтоб ты его поносила.
С тех пор на среднем пальце Натальи был обруч из червленого золота со старинной монограммной. Она прикоснулась к кольцу. Принесло-таки ей колечко счастье. Ребенка Натальи Антон Иванович будет считать внуком.
А с тем первым ребенком? Она чуть ли не сделала ту же ошибку, что мать: хотела утаить от Олега, что у него будет сын.
Если бы он был жив, и все можно было бы исправить! Наталья вздохнула, высушив глаза. «Где же наш папа?» — вслух разговаривая с будущим малышом, прошла на кухню. Взялась за мясо, надо приготовить к его приходу отбивную. И неплохо бы на днях посмотреть, что там получается у Олега.
Глава 14
В день приезда жены, Олег выспался, съездил в город за продуктами, купил розовые розы для Эммы. Пусть сегодня его букет стоит в холле!
Какой-то чудак перед каждым приездом Эммы с гастролей через посыльного присылал ей цветы. И всегда это были желтые розы. Принимать цветы приходилось Олегу, и он не очень был этим доволен, каждый раз оглядывая букет: нет ли там любовной записки. Эмма смеялась над его подозрениями, отшучивалась на все расспросы, но выбрасывать букет не разрешила.
Зная, что жена не любит встреч и расставаний, Олег ждал ее дома, беспокоясь из-за скользкой дороги, автомобильных пробок, усталости шофера и прочих нелепостей, приходящих в голову. Легче было бы поехать самому и встретить ее на вокзале. Но Эмма была слишком самостоятельной женщиной. Появилась она после обеда, как всегда неожиданно и прямо с порога, как была в пальто и перчатках, бросилась ему на шею.
— Сумасшедшая, разве так можно? Ты меня чуть с ног не сбила. Вот ненормальная! — обнимая, целовал он ее. — Вот чокнутая! С ума с тобой сойти можно, — раздевал, пьянея от ее близости Олег. Ни у кого не было таких глаз, как у Эммы. Он буквально тонул в них.
— Как я соскучилась, — жаловалась она. — И как устала.
Они были почти одного роста. Он видел темные круги под ее глазами, но сами глаза смеялись.
— Как ты… там? — спрашивал он, вглядываясь в ее лицо.
— А ты тут? — смеялась она.
Но все было
