Энн Стюарт - Поцелуй шута

Но все же часть правды лучше, чем явная ложь.

— Я искала мастера Николаса.

— На что вам этот шут? Он заперт в своей комнате за упрямство, и я сомневаюсь, что вашему отчиму понравится, если к нему будут ходить гости.

— Это вовсе не упрямство, брат Бэрт! — взволнованно воскликнула Джулиана. — Это не его вина, что он не может говорить! На него наложили проклятие.

— Но чья же это вина? — терпеливо спросил брат Бэрт. — Скажите же мне, дитя мое. Мы не сможем ему помочь, пока вы мне не скажете. Кто сделал это с ним? Кто наложил на него такое проклятие?

У Джулианы не было другого выхода, как только сказать правду.

— Это я, — призналась она, — и святая Евгелина, Повелительница драконов.

Брат Бэрт некоторое время стоял, задумчиво глядя на Джулиану, затем решительно сказал:

— Идемте со мной. — И взял ее за руку. Джулиана вдруг испугалась и заупрямилась.

— Куда вы тащите меня? — воскликнула она, стараясь выдернуть руку.

— Да к вашему шуту. Чтобы вы убедились, что всего лишь упрямство и своеволие мешают ему говорить, и ничего больше. Нам бы всем стоило радоваться этому. В своем молчащем состоянии он гораздо более приятная компания, чем обычно.

— Но это не его вина! — снова повторила Джулиана с каким-то безнадежным отчаянием.

— Посмотрим. Только вы должны обещать, что никому не скажете о том, что я отвел вас к нему. По правде говоря, я сомневаюсь, стоит ли мне так поступать.

— Он не сделает мне ничего плохого, брат Бэрт, — сказала Джулиана, сама удивляясь, откуда у нее взялась такая уверенность.

— Есть множество способов причинить вред человеку, дитя мое, — сказал монах. — Запомните это. Многие люди не всегда то, чем кажутся.

Как аббат, со своим извращенным пристрастием к боли. Или ее мать, которая, оказывается, всегда любила ее.

Как шут, который и не шут вовсе.

— Я запомню, брат Бэрт, — тихо сказала Джулиана и пошла за монахом, стараясь подстроиться под его быстрые шаги.

16

Николас наслаждался жизнью. Его комната в замке Фортэм была большой и гораздо более уютной, чем все то жилье, которое он имел до сих пор на протяжении довольно долгого времени. За время его пребывания при дворе в качестве любимой забавы короля и его окружения его величество постоянно окружал себя огромной свитой. Придворные были вынуждены тесниться, словно яблоки в корзине. Только невыносимое поведение шута позволяло ему надеяться на отдельные покои, даже когда он путешествовал вместе с королем. Но его жилище обычно не превышало по размерам и удобству кельи монаха.

Замок Фортэм был огромным, однако в нем обитало относительно немного людей. Большая комната Николаса, возможно, даже принадлежала когда-то кому-нибудь из членов семьи. Она была довольно холодной, не слишком хорошо обставленной, с одним огромным камином и такой же огромной кроватью, однако из окон открывался вид на часть двора и прилегающую к замку территорию.

Но, главное, Николас на какое-то время был избавлен от необходимости скакать, кувыркаться или рифмовать. Он мог просто вытянуться на смятой постели и предаваться далеко не благочестивым мечтам о прекрасной леди Джулиане из Монкрифа.

У него были и другие важные дела, о которых он должен был подумать. Его задача — добыть священный кубок — откладывалась в связи с исчезновением означенного предмета, и развлечение графа в сложившихся обстоятельствах было бы пустой тратой времени. Ему было необходимо собраться с мыслями и разработать новый план, он должен был найти священный сосуд, а затем как можно быстрее уносить отсюда ноги. Королевское терпение Генриха уже наверняка на исходе, хотя Николас находится в замке всего каких-то два дня. Но ему они казались целой жизнью.

Лорд Фортэм мог думать, что надежно запер своего надоедливого, упрямого шута, но он не принял во внимание необыкновенные способности Бого открывать любые замки, а также прирожденную способность Николаса исчезать из любых казематов. Его не могла удержать не только запертая спальня, но даже тюрьма.

Он уже почти придумал, каким должен быть его следующий шаг. В то время как все будут участвовать в вечерней трапезе, он выберется отсюда и проведет свои собственные поиски, начиная с покоев хозяина замка и до каморки последней кухарки. Если же ему не удастся найти кубок в первую ночь, то придется продолжать притворяться глухонемым до тех пор, пока не найдет.

Но было и одно весьма приятное обстоятельство. Кто бы ни стащил реликвию, он не станет поднимать шум, если у него украдут его добычу. И даже если он по какой-либо причине захочет объявить об этом, молчащего, запертого в своей комнате шута подозревать в этом последнем исчезновении уж точно не будут.

В настоящее время он хорошо поел и теперь мирно отдыхал, терпеливо ожидая, когда все отправятся на вечерний пир, чтобы начать свои поиски.

Звук отпираемой двери вывел его из заслуженного короткого сна. Он сел на постели и сонно потер грудь, удивляясь, почему лорд Фортэм решил совершить такую непростительную ошибку и отменить наказание. Это было совсем ни к чему. Николаса всегда забавляло то, насколько сильнее раздражало и тревожило людей его молчание по сравнению с назойливыми непристойными песенками или пустой болтовней. Это молчание могло и святого довести до насилия, а он подозревал, что лорд Хью, без сомнения добрый и хороший человек, был в то же время далеко не святым.

Смеркалось, и в комнате удлинились и стали более резкими тени, но Николас прекрасно видел, как открылась дверь и в ней появилась круглая фигура монаха.

— Мастер Николас? — раздался его напряженный шепот.

Разумеется, он не ответил. Он просто смотрел на брата Бэрта пустым бессмысленным взглядом, удивляясь про себя, какие черти могли принести сюда доброго монаха.

Однако, что бы ему ни пришло в голову, действительность оказалась еще хуже. Монах повернулся к кому-то, стоящему за его спиной.

— Он одет вполне пристойно, если, конечно, это вообще можно назвать одеждой. Я оставлю вас одних, но буду поблизости. В случае чего вам нужно только крикнуть.

«Пресвятая Дева!» — с внезапной бессильной яростью подумал Николас, уже зная, кто сейчас войдет в его комнату и в его постель, еще до того, как Джулиана вышла из-за спины брата Бэрта. Последний человек на свете, которого он хотел бы сейчас видеть. И единственная женщина, которую он видел в своих снах и о которой грезил днем.

Дверь за ней закрылась, и резкие пронзительные тени сгустились вокруг. Он полагал, что ему надо подняться с постели и запахнуть на себе рубаху, чтобы не была видна его голая грудь, но не двинулся с места. Он подозревал, что его вид приведет застенчивую леди в смятение, что было ему только на руку.