Портрет блондинки в голубом - Анна Трефц
— Да хоть Петрухой, — неловко пошутил Бочкин.
— Нет, ну мы же с вами общий гарем не имели, — веселился Роберт Мусинович, — Да и я не товарищ Сухов. Поэтому, с вашего позволения, я буду звать вас Петя. Надеюсь, вы пришли не для того, чтобы снова засунуть жучок мне под кресло. Кстати, что вы надеялись услышать в этой комнате? Тем более имея уши в таком странном положении? Не думаю, что звуки, которые я иногда имею несчастье издавать, тут сидючи ласкают ваш слух настолько, что вы решили прослушать их так сказать, с особым вниманием.
— Ох, — покраснел частный детектив, — я же уже принес свои извинения. Профессиональная привычка, никуда от нее не денешься. Вы вот, к примеру, терпеть не можете новоделов. А я оставляю жучки.
— Вы полагаете, это одно и то же? — шутливо удивился Оберсон и махнул рукой, — Ну, да ладно. Я вас уже простил, так как мне нечего скрывать. От Петровки может, и есть чего, а от вас нечего. Хотите Шаляпина послушать. У меня появились чудные, раритетные пластинки 1910 года выпуска. Правда, к ним нужен патефон, так что покупателей на них пока не нашлось. Но у меня и патефон есть.
— Ой, увольте, — Петр вздохнул, — я как-нибудь потом заскочу послушать. Сейчас что-то нет настроения погружаться в прекрасное.
— Эх, молодежь… — погрустнел антиквар и сел в кресло напротив Бочкина, — Ничего вы теперь в искусстве не понимаете. И знать ничего не хотите. Кто же вашим детям передаст все, что накоплено поколениями, когда мы, последние мастодонты вымрем. Похоже, все прекрасное, в которое вы никак не хотите погрузиться, умрет вместе с нами. Это закат цивилизации, знаете ли… Дальше будут только барби и покемоны…
— Вы и с этим знакомы? — удивился Петр.
— Я современный человек, — покачал головой Оберсон, — А, кроме того, недавно я продал куклу Барби, которую сделали, аж, в 1947 году. Вы даже не представляете за сколько.
На сей раз прищурился Бочкин:
— Это не ту ли, которую дерзко похитили с выставки кукол в прошлом году? Ее еще заменили на современную Барби, только платье похожее сшили. И поставили на стенд.
Роберт Мусинович изобразил на лице почти библейскую добродетель и развел руками:
— Не могу знать. Или ты думаешь, что похищение антикварного экспоната с выставки — моих рук дело? В жизни кражами не занимался. Так зачем ты ко мне пожаловал на этот раз?
— Да, как всегда, собственно, за консультацией. Я ведь вам говорил, что ищу портрет кисти Бурхасона. Но, как выясняется, я ни один его ищу. Им так же интересовался некий Андрей Россомахин. Вы знаете о нем что-нибудь?
— Андрюша Россомахин? Конечно, я знаком с ним. В прошлом не слишком хороший пианист, окончил консерваторию, работал в филармонии. Матушка его покойная, Надежда Васильевна, очень хотела, чтобы сын музицировал. Прекрасная была женщина, моя постоянная клиентка. Но, как сейчас говорят, несколько неадекватная. Ни за что не поверю, чтобы она — в прошлом балерина труппы Большого театра не понимала, что Андрей совершенно не способен к музыке. Он ее не чувствует. Тарабанит пальцами по клавишам как придется. Но она все настаивала, а он, видимо, ослушаться не решался. А как Надежда Васильевна умерла, так он и вовсе музыку забросил. Ушел из филармонии. Я его лет на пять потерял, а потом вдруг вижу, он уже живописью занимается. Не в том смысле, что стал художником. Нет… Он находил хороших художников, а те писали качественные копии. Он довольно тесно сошелся с Тихоном Ляпиным, который… впрочем, ты же все равно не знаешь…
— Отчего же, — усмехнулся Бочкин, — Теперь я его очень даже хорошо знаю, поскольку его тоже убили.
— Убили? Нет, он умер сам. Спился паренек. А ведь какой был талант!
— На сей раз вы много не знаете. Слухи о смерти Ляпина были сильно преувеличены до этой недели. Теперь-то уж точно можно сказать, что он умер.
— Но ты проговорил тоже, — нахмурился старик, — Это означает, что умер он не один?
— Ну, так я к вам и пришел по этому делу. Ведь и Россомахина вчера убили.
— Что ты говоришь! — изумился антиквар, — Вот же незадача какая… Кто бы мог подумать! А что убийства Тихона и Андрюши как-то связаны?
— А у вас есть сомнения на этот счет? Два человека, сотрудничают на ниве подделок мировых шедевров. Что тут еще скажешь?
Оберсон как-то невразумительно крякнул, потом тихо пробормотал:
— Но ведь Андрюша ничем таким уж опасным не занимался. Он вообще был предельно осторожным человеком. Я бы сказал аккуратным. Тут год назад неприятность в Ленинграде случилась… Ну, теперь принято говорить в Санкт-Петербурге. Скончался Всеволод Петрович Звягин — директор реставрационной мастерской при Эрмитаже. Так Андрюша умолял меня, в ногах валялся, чтобы я никому не говорил, что он был знаком со стариком.
— С чего бы вдруг?
— Ну, как… — Оберсон хмыкнул, — Я ведь один знал, что они общались. Когда-то Всеволод Петрович был воздыхателем Надежды Васильевны, а потому, благоволил к ее сыну. Помогал, чем мог. Я так думаю, что и бизнес свой Андрюша с его помощью начал. Директор реставрационной мастерской прекрасно знал если не всех, то многих, кто мог заказать копию с известного полотна.
— И что? — не понял Бочкин, — с чего бы Россомахину открещиваться от своего благодетеля. Да еще так активно.
— Ну, вот же есть поговорка, не знаешь броду, не суйся в воду! — проворчал антиквар, — Чего ты взялся ковыряться в живописи, портреты искать, если даже о скандалах в этой сфере не слыхал. Звягин умер как-то некстати, поскольку в его мастерской на тот момент находились три важнейших экспоната. И все три пропали! Ленинградская милиция там все секретами опутала, но у меня свои каналы работают. Одна картина французского импрессиониста Дега, вторая некоего Шарле Никола, тоже француза и третья самая ранняя — итальянца Бонавия Карло.
— Так вы думаете, Россомахин участвовал в похищении музейных ценностей? — взволнованно выдохнул Петр.
— Если бы думал, то не посмотрел бы на его мольбы и рассказал бы о своих думах следователю, который ко мне приходил. Но Андрюша тут ни при чем, можешь мне поверить. Однако сфера его деятельности — копирование произведений искусства, согласись, в глазах следователя могла превратиться в прямое доказательство вины.
— А почему вы думаете, что Россомахин не причастен к похищению экспонатов музея? — удивленно вскинул брови детектив.
— Я же говорю тебе, Андрюша — птица не высокого полета. Чтобы провернуть аферу с похищением и продажей всемирно известной
