Татьяна Полякова - Неутолимая жажда

Камин, в котором догорали поленья, вольтеровское кресло, рядом с ним торшер, сейчас он был включен. Длинные тени на ковре с витиеватым узором, шкаф с книгами. Вот, собственно, и все. Несмотря на уютный огонь в камине и мягкий свет торшера, комната выглядела мрачной, я подумала, что вряд ли бы захотела коротать здесь свои вечера.

— Садитесь вот сюда, — хлопотал хозяин, устраивая меня в кресле. — Ветровку мы повесим, и она быстренько высохнет, ноги поставьте ближе к огню… А я приготовлю чай…

Он прошел в кухню, дверь оставил открытой. Усаживаясь поудобней, я наблюдала, как он ставит на плиту чайник, движения его были неторопливы, он вроде бы даже что-то мурлыкал себе под нос, поглядывая в мою сторону.

— Какой чай предпочитаете? — спросил громко.

— Мне очень неловко, простите, что я вас беспокою…

— Зеленый или черный?

— Зеленый, — промямлила я.

— Отличный выбор. Так у вас сломалась машина?

— Да. Не знаю, что с ней произошло. Она вдруг заглохла и не заводится.

— Бывает.

— Я увидела свет в ваших окнах… может, в селе есть мастер? Или вы знаете телефон эвакуатора?

— Мастер есть. Но сейчас он, скорее всего, уже дома. Номер его телефона мне неизвестен, но мы сможем сходить к нему, когда дождь стихнет. Эвакуатор у него, должно быть, тоже есть, или есть номер телефона.

— Тогда мне лучше отправиться прямо сейчас, пока еще не слишком поздно.

— В такой ливень? Это неразумно. К тому же без меня вы его вряд ли отыщете. Сейчас для вас главное согреться.

Старик вкатил сервировочный столик, поставил его рядом с креслом, в котором я сидела, подтащил громоздкий стул и устроился на нем. Разлил чай, подал мне чашку, болтая о целебных свойствах напитка, о правилах его заварки и прочей ерунде.

— А вот и мед. Покупаю его у местного пасечника. Попробуйте. Это что-то божественное. — Он чуть прикрыл бледные веки, втянул воздух и сделал небольшой глоток из чашки тончайшего фарфора, а я некстати подумала, так ли уж легко будет выбраться из этого мрачного дома. — Знаете, что мне пришло в голову? — усмехнулся он. — Вашему спутнику незачем сидеть в машине. Будет лучше, если он присоединится к нам.

— Спутнику? — нахмурилась я.

— Я позволил себе предположить, что в такое время вы вряд ли путешествуете одна. Позвоните ему, входная дверь открыта…

Темные глаза смотрели сосредоточенно, он чуть склонил голову набок, а я, точно под гипнозом, достала из кармана мобильный и набрала номер Германа.

— Ну, что? — нетерпеливо спросил он.

— Нас приглашают на чашку чая. — Я дала отбой, а старик удовлетворенно кивнул.

— Вот и отлично.

В комнате повисла тишина, лишь напольные часы отсчитывали секунды, стрелка двигалась с легким скрипом. Старик улыбался, ожидая появления Германа, я, стараясь выглядеть непринужденно, прихлебывала чай, с интересом оглядываясь. И только тогда обратила внимание на портрет, висевший над камином. Мужчина в кожаной куртке, такие носили в двадцатых годах прошлого века, длинные темные волосы до плеч, пухлые губы… Лицо уродливое в своей откровенной порочности, взгляд чуть раскосых глаз презрительно холоден, казалось, он был направлен на меня в упор. Я машинально передвинулась, стараясь уйти от взгляда, и не смогла. Эффект, который часто возникает, когда видишь мастерски исполненный портрет, но сейчас законы перспективы и прочие премудрости живописи начисто выветрились из головы, осталось лишь чувство, что он за мной пристально наблюдает.

— Ваш родственник? — задала я вопрос, чтобы нарушить молчание.

— Дед. В тридцать седьмом его расстреляли.

— Сочувствую, — кивнула я.

— Сочувствовать стоило бы тем, кому довелось оказаться в его руках. Психопат и садист. Таких в ЧК было немало, но мой дед даже среди них умудрился заработать репутацию кровавого монстра…

В этот момент хлопнула входная дверь.

— Кажется, ваш спутник, — сказал старик.

Герман вошел в гостиную и огляделся с некоторым недоумением.

—Присаживайтесь, — предложил хозяин. — Сейчас принесу чашку для вас. — Он скрылся в кухне, а Герман уставился на меня с немым вопросом. Я пожала плечами.

Старик вернулся очень быстро, придвинул Герману стул, подал чашку, перед этим предложив снять ветровку и повесить ее ближе к огню.

— Обойдусь, — буркнул Герман. Но чашку взял. Наши посиделки слегка сбивали его с толка.

— Я рассказываю милой девушке о моем предке, — кивнул старик на портрет.

— И чем он знаменит?

— Все его подвиги старательно замалчивают. Кстати, нам не пора познакомиться? Милую девушку зовут…

— Марина, — сказала я. — Это Герман.

— Очень приятно. Григорий Яковлевич.

— Ваш дед… вы как будто относитесь к нему без особого уважения, — начала я, приглядываясь к хозяину дома.

— Вас это удивляет?

Я пожала плечами.

— Вряд ли портрет написан много лет назад, скорее совсем недавно, и работал художник по фотографии.

— Похвальная наблюдательность.

— Но… зачем вам понадобилось заказывать его да еще вешать здесь?

Старик усмехнулся.

— Чтобы не забывать, чья кровь во мне течет. Предостережение.

— Предостережение? — переспросила я.

— Вы никогда не задумывались, почему индивидуумы убивают себе подобных прямо-таки с невероятной легкостью? Откуда эта страсть к разрушению у божьих творений, созданных по образу и подобию?

Герман нахмурился, его, как и меня, насторожили слова старика, Григорий Яковлевич едва заметно улыбнулся и сам ответил на свой вопрос:

— Далеко не всех нас создал господь. Если человек сам не верит в свое божественное происхождение, тем самым отрицая бога в себе, весьма вероятно, что он — слуга дьявола. Все просто. Вот, чтобы не сбиться с пути, я и держу перед глазами портрет.

— Ваш дед служил дьяволу?

— Угу. Он его семя.

Я вздрогнула от неожиданности, а Герман презрительно вздернул губу, я видела, он с трудом сдерживается, чтобы не вмешаться и не растолковать старику, что он по поводу всего этого думает. Хозяин скрипуче засмеялся, приглядываясь ко мне.

— Знаете, мой дед рос в приличной семье, но с детства вызывал беспокойство родителей. Жестокостью и полным равнодушием к морали. Впрочем, в те годы равнодушие к морали было даже в моде. И все же до поры до времени ему приходилось скрывать свою истинную сущность. Зато после революции он мог себя не сдерживать, оттого и стал служить в ЧК. Разумеется, не борьба с контрреволюцией его волновала и даже не возможность быстрого обогащения, хотя и грабежом он не брезговал. Те несчастные, что оказывались в его руках… Кстати, среди них была моя бабка, его кузина. Он оказывал ей знаки внимания еще в юности, но она ясно дала понять, что его надежды напрасны. К большому сожалению, страну покинуть она не успела… Что-то вы побледнели, милая девушка… — Старик перегнулся ко мне, взял из моих дрожащих рук чашку и поставил на стол. — Зря я углубился в историю семейства…