(Не)учебный роман (СИ) - Бонд Юлия

— Она такая же красивая, как моя мамочка, правда, бабушка? — Обратилась Анечка к пожилой женщине. На что та ответила: «Да, моя хорошая, но ты еще красивее. Ты у нас самая-самая красивая».

— Бабушка, не надо. Я не красивая совсем, разве ты не видишь? Ты, наверное, опять забыла свои очки протереть. Вот эта тетя, — ответила Анечка, имея в виду меня. — Она красивая. У неё такие длинные белые волосы и большие голубые глаза, прямо как у Барби. А еще, она красиво одевается, мне нравится. Вот бы мне когда-нибудь накрасить губы такой же красной помадой, как у тети. Я бы тогда была самой счастливой.

— Будешь, моя хорошая. Непременно будешь. — Говорила женщина, глотая слёзы.

А я сама глотала слёзы, но только старалась держать все в себе, чтобы не разреветься прямо здесь, за праздничным столом. От того и выбежала на лестничную площадку. На ступеньки села, взявшись за голову. Уже не было сил сдерживать эмоций, и я разревелась. Едва как раненая волчица не завыла. Ладошкой себе рот закрыла, ощущая внутри необъятный пожар. Горело. Все внутри полыхало пламенем. Было настолько больно, что прикусила до крови кожу, оставляя на указательном пальце след от собственных зубов.

— Леся, Леся, — тряс меня за плечи Артем, но я не отзывалась. Сидела все на тех же ступеньках, не желая возвращаться обратно, в квартиру.

Запах. Знакомый запах до боли. До дрожи в моих коленях. До помутнения рассудка просто. Только тогда осмелилась поднять голову вверх и понять, что жизнь потеряла смысл. Он стоял напротив, опираясь о стену плечом. Смотрел на меня сверху вниз, будто сомневаясь, я это или призрачное видение. Но я была настоящей и потому он подошел вплотную. За плечи меня схватил, отрывая ноги от земли. Всю злость прочитала на мужском лице. Всю боль почувствовала до каждого протяжного импульса.

— Что ты тут делаешь? — Хриплые нотки его голоса разорвали тишину. — Что ты тут забыла, Алеся?

Он просто убивал меня своим взглядом. Тиски его пальцев больно сжимались на моих бицепсах, но я ничего не имела против этого. Пыталась дыхание восстановить, чтобы хоть что-то произнести. Но ничего не получалось, лишь рыдала больше прежнего. Истерика у меня случилась. Самая настоящая. Даже заикаться начала, пытаясь выдавить из себя: «Я не знала, Тимур. Ничего не знала».

— Успокойся. Слышишь? Успокойся, Леся, — хрипел Тимур во все горло, а затем прозвучал громкий шлепок. Пощечину мне влепил. Хорошую.

Тогда сразу же в чувства пришла. Уставилась на него с немым вопросом на лице, потирая ударенную щеку. Какой-то испуг отразился в глазах Ариевского. Разжал тиски своих пальцев на моих плечах и в сторону отошел. На пол сел, вытягивая перед собой длинные ноги. Молчал долго. Лишь шумно дышал, иногда поглядывая в мою сторону. А затем курить принялся. Даже внимание не обращал на пепел, который сыпался с сигареты прямо на его джинсы.

— Прости меня, Лесь. Не хотел тебя ударить. — Только и сказал, стараясь даже не смотреть на меня.

— Почему ты мне ничего не говорил? Почему, Тимур? — На колени села перед ним. Хотела обнять его и прижаться к груди. Хотела всю его боль себе забрать, чтобы на сердце любимом хоть немного легче стало.

Минуты часами потянулись. Мы сидели на лестничной площадке, не обращая внимания на проходивших мимо людей. В тот момент нам не было никакого дела на то, что о нас могут подумать. Мы просто были, здесь и сейчас…

— Леся, тебя не должно было быть здесь никогда, понимаешь? — Ко мне обратился, когда я, не спрашивая его разрешения, уткнулась лицом в мужское плечо и зарыдала. Он гладил меня по голове, целовал в макушку и что-то шептал. А я, будто отрешенная от всего мира, могла лишь только слушать, слушать и плакать.

— Ты спрашивала «почему», Лисенок? — Говорить начал, но каким-то чужим голосом, да не голосом даже, а охрипшим шёпотом. — Моя дочь больна. У нее рак. О болезни мы узнали после Нового года и с того момента начался ад в моей жизни. Ты не заслужила на такое, понимаешь? Тебя никогда не должно было быть в моей жизни. Я не должен был быть твоим инструктором, а ты не должна была в меня влюбляться. Я — очень плохой человек. Настолько плохой, что ненависть ко мне — это меньшее, на что я заслужил.

Слова. Их было столько много, что я не успевала все обдумывать. Тимур каялся передо мной. Тысячу раз сказал: «Прости», прижимая к себе моё трепещущее тело. Покрывал мои щеки и скулы трепетными поцелуями. Говорил, что я сильная и смогу забыть его. Но я совсем по-другому считала. Боль вперемешку с любовью и ненавистью прочно засели в сердце. Больно от того, что любимому человеку выпала такая судьба. Любила? Да, все очевидно. До сих пор я любила Его. До саморазрушения, да самоуничтожения я любила его и ненавидела… Ненавидела мир, который нас познакомил для того, чтобы никогда не быть счастливыми вместе.

— Уходи, Лесь, и больше никогда не возвращайся. Живи своей жизнью. Выйди замуж за хорошего человека, роди ему дочку, такую же красавицу, как ты. А обо мне забудь. Слышишь, забудь? Я — подонок, ничтожество. Не любил тебя никогда, понимаешь? Не любил! — Едва не кричал на меня Тимур, когда я отрицательно качала головой.

— Я не верю тебе. Ты врешь, Тимур. Специально врешь, чтобы я ушла, чтобы тебя ненавидела. Но это все неправда. Я люблю тебя, Тимур, и хочу быть с тобой. Мы вместе все выдержим. Найдем деньги, вылечим Анечку, а затем я рожу тебе дочку, так похожую на себя. Мы будем счастливы, слышишь? Мы должны быть счастливы, — но меня не слушали, совсем не хотели слышать.

— Леся, я все тебе сказал. Уходи. Исчезни навсегда из моей жизни. Не люблю я тебя, понимаешь? У нас с тобой был только хороший секс, вот и все, — душа разрывалась на части.

Моё сердце снова убили. Убили жестоко, как никогда раньше. Лучше бы все это было неправдой. Лучше бы Тимур действительно использовал меня, чтобы отомстить Вольскому. Но все было по-другому. Все было гораздо сложнее. Все было невозвратно.

29

Я лежала на кровати, бездумно уткнувшись в потолок. Где-то за окном было слышно раскатистое эхо майского грома. Дождь барабанил по стеклу, нарушая уютную тишину в моём доме.

С последней встречи с ним прошел почти месяц. Вроде бы достаточно, чтобы успокоить эмоции и прийти в чувства. Но я никак не могла взять себя в руки и, признаться честно, не очень-то и хотела. Новость о болезни его дочери повергла меня в шок. Я могла всё предположить, предугадать все варианты, но такого я не ожидала — это точно. Мне отчаянно хотелось помочь. Хотелось найти достаточно денег, чтобы собрать на операцию для Анечки. Речь шла об очень круглой сумме, если верить словам Артёма. А ещё, если, опять же, опираться на слова Артёма, то причиной нашего с Тимуром расставания была болезнь его дочери. Именно из-за этого Тимур согласился на предложение Вольского, преследуя цель больше зарабатывать денег. Иначе бы мне не пришлось пройти все круги ада после того, как Тимур бросил меня.

Удивительно, но я всё переосмыслила. Пересмотрела ценности в человеческой жизни и поняла, что не могу осуждать Ариевского за такой поступок. Нынче в моих глазах вся ситуация выглядела совсем по-другому. Мне больше не было жалко себя, мне больше не хотелось держать в своём сердце ненависть и обиду. Теперь я только хранила боль и отчаяние, которые сжигали всю изнутри похлеще ненависти.

Тимур… Стоило только представить его образ, как в душе надрывались струны. Любимый, единственный и такой несчастный. Жизнь точно была несправедливой к нему. Жена изменила, а затем предательски бросила одного растить общую дочь. Выгнали с работы, два года как-то перебивался на должности автоинструктора. А потом заболела Анечка. Слишком много трагических событий выпало на долю любимого. Слишком много, а тут ещё и я встретилась. На кой ему моя любовь, когда жизнь дочери на грани смерти?

Я понимала, что нам никогда не быть вместе. Тимур вбил себе в голову, что я не должна делить с ним трудности и беды, которые он старался преодолеть. Волк-одиночка, не иначе. Только от этого никому не становилось легче. Я едва не умирала от депрессии и, если бы не Вольский, то уже давно сотворила какую-нибудь глупость.