Редактировать или удалить (СИ) - "Torry-Katrin"
В глазах помутнело. Я свернулся на полу, схватившись за живот, и поймал себя на мысли, что ненавижу ту ненормальную бабку с переулка. Ненавижу за то, что дала надежду, а теперь бессовестно отнимает её обратно. За то, что в поисках ответов я нахожу лишь всё новые и новые вопросы, которым нет конца и края.
Получается, что всё это время только я один хранил воспоминания о прошлом, которого никогда не было.
Воспоминание №3
Я приземлился прямо в лужу под окном какого-то старого, незнакомого мне дома, поэтому одежда, обувь и дреды промокли насквозь ещё до того, как первые потоки сумасшедшего ливня коснулись меня. Ветер сбивал с ног, горизонтально хлеставшие по лицу капли не позволяли нормально видеть. Не разбирая пути и полагаясь на одну только удачу, наугад рванул вперед, почти вслепую продираясь сквозь злостную непогоду.
Укрытие нашлось в полуразвалившемся сарае, в который я на бегу врезался плечом. Оказавшись внутри, я тяжело опустился на землю, дрожа всем телом. Дикий, нечеловеческий холод. Хотел было отжать дреды, но задеревеневшие пальцы совсем не слушались. Пришлось подобрать колени и прижать руки к груди, пытаясь хоть как-то сохранить остатки тепла.
Снаружи доносились голоса. Слишком далекие, чтобы разобрать слова.
Я сидел там не меньше получаса, продрогший и не способный сдвинуться с места. Я совершенно не был готов взглянуть правде в глаза, потому что она была слишком невозможной, слишком безобразной. Глупо знать наверняка, но при этом надеяться, что ошибся. Притворяться и убеждать себя, что всё это всего лишь совпадение, ничего не значащая случайность, самообман, игры подсознания. Целые сутки ушли на то, чтобы убедить себя, что ещё рано делать выводы - вся моя сущность противилась принимать новую реальность, как если бы организм больного отторгал инородное тело, не прижившийся донорской орган, будто то сердце или почка.
Перед глазами всё ещё маячило имя на папке. Билл обязательно сказал бы мне. Должен был сказать, поделиться, дать знак – хоть что-нибудь!
Вернувшись обратно, я уже знал, как действовать дальше. Было необходимо убедиться, подтвердить или опровергнуть свою жуткую догадку. Я задал ему всего один вопрос. Элементарнейший. Почему раньше, кретин, не додумался?! Я спросил, кто обучал его. Конечно, он ничего мне не ответил, но он об этом подумал, и этого было достаточно.
Кое-как совладав с собой, я подобрался ближе к источнику звука и спрятался за высокой грудой строительных отходов, когда услышал голос брата.
- Я всё-таки сниму, а то запарюсь.
- Надень обратно, сказал. Продует потного, заболеешь, и какой с тебя будет толк?
Я закрыл уши ладонями, до боли сдавив голову, и плотно стиснул зубы, чтобы не закричать. Мне не нужно было смотреть, чтобы понять. Я узнал этот голос. Голос, некогда дорогой и бережной хранимый в самых светлых воспоминаниях. Всего за одно мгновение он словно укус гадюки отравил весь мой организм, парализовал тело и заставил беспомощно корчиться в судорогах, бестолково глотая воздух.
Да, я знал, на что иду и кого здесь встречу. Это не сложно - сложить два и два. Знал, но до последнего надеялся, иначе сошёл бы с ума. Ни намёка на правду. Все молчали! Делали из меня идиота. Боялись, что не выдержу, не доверяли? Это подло. Узнать всё вот так, сидя в грязи, трясясь от холода и слушая голос, который рвёт тебя изнутри, кромсая душу на ошмётки…
Неужели так легко предавать? Дети ведь чувствуют, когда их любят искренне. И он любил нас. Я уверен в этом. Был уверен… А потом он исчез. Исчез, чтобы вернуться только к одному, с одной единственной целью - сломать ему жизнь. Он «похитил» у нас Билла. Забрал моего брата и заставил его делать ужасные вещи, внушив, что это его выбор. Заставил ненавидеть, презирать, унижать. Он сделал из него идеальное оружие, хладнокровного убийцу, с корнем выдрав всё человеческое. Почему Билл? Почему не я или не мы оба?
Я сполз ниже и засунул руки в карманы.
Хорошо, ладно… Возможно, он действительно с самого начала выделял брата. Был более внимательным к нему, возился с ним чаще, чем со мной. Какая-то прочная, вполне осязаемая связь присутствовала между ними всегда. Я делал вид, что не замечаю, старался не обижаться по пустякам, не придавать значения. К тому же, у меня была мама, в которой я нуждался гораздо сильнее, чем брат.
И всё же один случай клеймом отпечатался в моей детской памяти. Я почти забыл о нём, ведь до этой минуты не нужно было бередить старые, но похоже так и не зажившие раны.
Однажды мы с Биллом здорово повздорили. Слово за слово, тычки, пинки – началась драка. В шесть лет нет иного способа выяснить, кто прав, кто виноват, кроме кулаков. Мы кусались, царапались, тягали друг друга за волосы. Я был так зол на брата, что ничуть не уступал ему по силе, но потом он опрокинул меня на спину и обездвижил. Я трепыхался под ним как рыба, выброшенная волной на берег, рычал и пытался укусить его за руки. А Билл лишь сидел сверху и широко улыбался, отпуская в мой адрес обидные слова. Он одержал победу и больше не видел смысла продолжать разборки. Лёжа под ним, я, пожалуй, впервые почувствовал свою беспомощность, в полной мере ощутил ту разницу, которая всегда негласно была между нами. Раскрасневшийся от упорных, но тщетных попыток вырваться, я почти плакал от стыда, пыхтя и скалясь. Отец никогда не вмешивался в наши ссоры, предпочитая наблюдать со стороны. Он предоставлял нам возможность самим выяснять отношения, вот только договариваться мы тогда ещё не умели, поэтому каждая подобная стычка заканчивалась одинаково. Однако, в тот раз всё пошло не так.
Отец неторопливо обошёл нас и присел на корточки. Внимательно посмотрел мне в лицо, а затем перевёл взгляд на Билла. Я даже прекратил брыкаться и затаил дыхание. С неподдельным недоумением он спросил у брата, почему тот остановился. Спросил так, будто ему было плевать на мои слёзы. Словно его волновало лишь то, почему Билл решил пожалеть меня.
Пока я, растерянный, заморожено смотрел на отца, тот тоном учителя объяснял брату, что расслабляться рано, ведь я могу совершить подлость и обдурить его каким-нибудь обманным манёвром, воспользоваться его минутной слабостью и записать очки на свой счёт. Он сказал, что противнику ни в коем случае нельзя давать второй шанс, иначе у тебя самого потом его может и не оказаться. «Стоит только посеять в себе зерно подозрения о возможном поражении, и тебе кранты» - наставлял его отец, не обращая на меня никакого внимания, словно я был тренировочным манекеном. Теперь-то я понимаю, что так оно и было. Билл, напряжённо кусая губы, послушно внимал каждому его слову, как под гипнозом. Потом он растерянно кивнул отцу и наотмашь ударил меня по лицу. Несильно, лишь для того чтобы доказать, что он прилежный ученик, усвоивший урок. В том возрасте мы ещё были дружны, поэтому, конечно, я быстро простил брата, хоть он и не просил прощения. Но осадок от предательств остаётся навсегда, что бы ни случилось, сколько бы лет не прошло. Почему-то тогда меня тяготили мысли только о Билле, о его гнусном поступке. Поэтому я не заметил, как в мою спину вонзили сразу два ножа.
Как давно он решил втянуть брата в свой кошмар? Знает ли мама? А главное… Как смириться с мыслью, что наш отец оказался больным ублюдком?
Я закрыл лицо мокрыми ладонями. В запасе оставалось еще целых полчаса, но мне больше нечего было здесь делать. Всё равно нет возможности посмотреть этой сволочи в глаза.
Но поскольку идти было некуда, любопытство все же взяло своё.
Забравшись по скользким от влаги доскам наверх, я нашёл точку опоры и выглянул из укрытия.
Под небольшим деревянным навесом Билл с отцом раскладывали на хлипком столе вещи непонятного мне предназначения. Впереди меня висела балка, не дававшая рассмотреть их как следует.
- Ленту намотай, над ударами поработаем.
Уже через пару минут эластичная коричневая ткань плотно облегала кулаки брата, защищая костяшки пальцев от возможных повреждений. Постучав ими друг об друга, он слегка размялся, прыгая на месте и ловкими отточенными движениями демонстрируя некоторые приёмы бокса. Отец накинул на плечо мягкий «щит» и жестом приказал начинать. Надо признаться, выглядело это весьма впечатляюще. Билл боксировал так самозабвенно, поражал цель так стремительно и бил до того сильно, что вскоре у меня начало рябить в глазах. Я не мог точно определить его возраст, но был практически уверен, что этому Биллу не больше пятнадцати. Длинные волосы, сейчас собранные в хвост, при каждом особенно резком движении хлестали его по шее и лицу, а затем и вовсе прилипли к влажным от пота щекам. Отец же почти не изменился, лишь седина на висках напомнила о времени. Всё такой же крепкий, широкоплечий, с хорошо просматриваемыми рельефами мышц под тонкой футболкой, с острыми скулами и волевой челюстью, как у героев комиксов, спасающих мир. Мечта любого мальчишки.
