Первая люболь - Катрин Исаева
– А должна, – прохрипел Воинов, еще раз подняв кроссовкой снежную пургу. – Должна бояться, малая! Меня все в Чертаново боятся. И ты будешь ходить по стойке смирно, никуда не денешься.
– Я уговорю Андрея заявить на тебя! Вы напали на него только потому, что он…
– И еще нападем! Не волнуйся. – Воинов закашлял.
– Что тебе от меня надо? – Лицо жгло от ветра, сердце разрывало от злости.
– Что ты можешь мне предложить? Ты не в моем вкусе, – высокомерно выпалил Воинов и снова зашелся кашлем.
– Ничтожество! – Я медленно поднялась, испытывая небывалый прилив сил. – Мой отец называл таких, как ты, отбросами общества.
В глазах Воинова что-то щелкнуло. Он подбежал ко мне и повалил в сугроб, навалившись следом.
– Помогите! – закричала я, но холодная ладонь легла поперек моего рта.
Дыхание перехватило. Туманные голубые глаза смотрели на меня с нечеловеческой яростью, сердце вопило от страха, негодования и стыда.
Я старалась припомнить хоть какие-то приемы самообороны, но тело будто парализовало. Его внешняя худоба оказалась обманчивой – хулиган обладал недюжинной силой, впечатав меня в сугроб.
– Твой папаша прав – я и есть отброс, малая! И с этого дня ты будешь прислуживать отбросу, стелиться перед отбросом, беспрекословно выполнять команды отброса, иначе жизнь в Северном Чертаново покажется тебе чистилищем. Кстати, я и с папашей твоим с удовольствием познакомлюсь! – Он свирепо улыбнулся, оголяя белоснежные клыки.
– Не познакомишься, – произнесла я безучастно.
– Что, испугается связываться с отбросом? – Воин засмеялся, перекатывая жвачку во рту.
– Мой папа награжден орденом Мужества посмертно, за то, что не боялся таких, как ты. Жаль, он не сможет спуститься с небес, чтобы проучить тебя.
Время остановилось. Звуки замерли. Кажется, даже снег перестал идти. Мы оба смотрели друг на друга с ненавистью, как непримиримые соперники. Как воины, готовые схлестнуться в смертельном поединке, но пока что находящиеся по разные стороны баррикад.
Дима ослабил хватку, позволяя, наконец, вырваться из его крепких рук, и на онемевших негнущихся ногах я побежала к подъезду. Меня всю трясло. Я ненавидела Воинова и все, что с ним связано: этот район, эту школу и даже киоск с бесподобным кофе!
А еще я очень сильно скучала по своему отцу.
Почему такие люди, как Дима Воинов и его банда, беспрепятственно ходят по земле, а самоотверженный герой гниет в могиле с червями? И где взять бланк с рецептом выздоровления, чтобы время хоть немного зарубцевало старую кровоточащую рану?
* * *
– Хей, систер! Как дела? – Леша появился в коридоре, едва я переступила порог квартиры.
– Как у пуговицы, что ни день, то в петлю, – промямлила я, отряхивая воротник от снега.
Кареглазый брюнет среднего роста с рваной челкой, чуть нависающей на глаза, почесал переносицу, старательно изображая умирающего лебедя. Только в отличие от мамы, передо мной можно было не разыгрывать спектакль. Нагреть градусник под раскаленной лампой – излюбленная хитрость моего брата, чтобы лишний раз поваляться дома вместо уроков.
– Эй, кто обидел мою драгоценную систер? Назови его имя, голову оторву!
– Все в порядке, немного устала. Все-таки первый день в новой школе.
– Дай обниму! – Леша неожиданно сгреб меня в охапку.
Я почувствовала себя беззащитной младшей сестренкой, уткнувшейся в крепкое мужское плечо.
– Роза, на тебе лица нет. Точно все хорошо? В чем слабость, сестра? – Последнюю фразу он произнес с интонацией персонажа Сергея Бодрова из легендарного фильма нулевых.
– Немного переволновалась. Надо отдохнуть.
ВОИН
Я зашел в наше убогое жилище и принюхался: в квартире стоял еле уловимый кислый запах. Обычное дело, когда мать возвращалась с гулянки.
– Митька, у нас проблемы! – Богдан высунул голову из кухни, смерив меня усталым долгим взглядом.
Я стянул промокшие кроссовки и закинул их в угол. Нужно было набить их бумагой и просушить на батарее, иначе завтра не в чем будет идти.
– Что случилось?
– Мать напилась.
– Ей же сегодня работать! – Приоткрыв дверь в зал, я брезгливо зажал нос.
Обычная картина маслом. Холст. Кисть. Пьяная мать в полубессознательном состоянии развалилась на диване.
– В этом и проблема. – Брат неловко взъерошил свои волосы цвета воронова крыла.
Хоть мы с Богданом были от разных отцов, окружающие с каждым годом все больше говорили о нашем сходстве. Еще бы, прошлым летом мальчишка вымахал практически с меня ростом. Ему только не мешало набрать мышечной массы.
– О, мама, если бы найти тебя, была б не так горька моя судьба… – Я просвистел строчку любимой песни, задумчиво покусывая губу.
– Не свисти! – нахмурившись, произнес Богдан.
– Угомонись, у нас и так денег нет.
Вечерами по будням мать работала техничкой в нашей школе. Спасибо тетке за то, что пристроила горе-сестру, а ведь это было непросто: много лет назад мама преподавала литературу, но ушла со скандалом после некрасивой выходки.
Тетя Света даже пару раз оплачивала сестре лечение в хорошей клинике, но все без толку: ее хватало максимум на полгода, а потом начинался неминуемый откат: бокал вина, бутылочка пива, рюмка водки…
Обычно она хмелела с вечера пятницы и пребывала в полубессознательном состоянии до позднего вечера воскресения или проводила выходные на блатхате вместе с собутыльниками, но то, что произошло сегодня, не вписывалось ни в какие рамки.
– Пойду вместо нее, – безапелляционно заявил Богдан, надевая пуховик. – И знаешь, Мить, давай попросим тетку, чтобы отдавала ее зарплату нам? Иначе… – Богдан замешкался со шнурками.
– Давно пора. – Я сжимал и разжимал челюсти, наблюдая за тем, как младший брат зашнуровывает поношенные демисезонные боты.
Вместе с моим пуховиком в ломбард ушли и его новенькие зимние ботинки на натуральном меху.
– Захвати мусор. – Я постарался сделать вид, что ничего не происходит.
– Хорошо… А потом я захвачу весь мир! – рассмеялся Богдан.
Я улыбнулся через силу, стараясь не думать о том, что он идет драить полы вместо матери. Брат был единственной причиной, почему я до сих пор не бросил школу.
Даже в невменяемом состоянии мать повторяла: «Богдан – богом дан». Он действительно был как ни от мира сего – при всей той грязи и нищете, в которой нам приходилось расти, он оставался оптимистом.
* * *
Я лег на кровать, вставил наушники в уши, врубил Агату Кристи и закрыл глаза.
В моей памяти отпечатался ее образ, красивое лицо с ровной фарфоровой кожей, длинные черные ресницы, блестящие от талых снежинок, и губы… Ох, какие у нее губы! Я медленно сглотнул, вспоминая ощущение, пронзившее меня насквозь, когда смял ладонью ее аккуратные губки бантиком.
А ведь я мог прикрыть ее нежное сердце своим стальным. Мог оберегать и защищать. Таскал бы ее рюкзачок
