Патриция Гэфни - Влюбленные мошенники

С первого же взгляда она убедилась, что его комната – сестра-близнец ее собственной.

– Я поставлю ваш чемодан вот на этот стул, ладно?

Он кивнул, но так и замер в дверях. Сестра Августина поняла, что он хочет остаться один, чтобы обследовать комнату без свидетелей, и, подойдя к нему, вновь решительным жестом водворила его руку к себе на плечо.

– Кровать стоит… – она слегка потянула его за руку, чтобы сдвинуть с места, – раз, два, три, четыре… в четырех с половиной шагах отсюда по прямой. А вот ночной столик.

Она прижала его ладонь к деревянной крышке.

– Тут стоит масляная лампа… вот она. Хотя… – тут она почувствовала, как краска заливает ей щеки, – вам она, наверное, не понадобится. Теперь, если вы повернетесь боком и пройдете вдоль кровати… раз, два, три, четыре, пять… стоп, это письменный стол.

Подобным же образом они просчитали количество шагов до окна, до гардероба и до умывальника, потом сестра Августина предложила выйти в коридор и определить расстояние до ванной комнаты.

– Нет, уж теперь я сам, благодарю вас.

– Честное слово, мне вовсе не трудно, и пока мы…

– Сестра, – протянул он своим волнующим баритоном, – вы просто ангел милосердия, но, насколько я понимаю, на вас всего лишь легкий халат или что-то в этом роде. Если нас кто-нибудь заметит… может возникнуть неловкость.

С неожиданным для себя сожалением она выпустила его руку и отошла к двери.

– Вы правы. Спасибо, я как-то об этом не подумала. Что ж, в таком случае я, пожалуй, пойду… Вы уверены, что вам больше ничего не нужно?

– Совершенно уверен.

– Ну тогда до свидания. Она открыла дверь.

– Сестра?

– Да?

– Я хотел бы спросить… не согласитесь ли вы отужинать со мной сегодня? Если, конечно, это не противоречит уставу вашего ордена.

Она улыбнулась. Выдержав паузу для приличия, она ответила:

– Да нет, пожалуй, никаких правил я не нарушу, если соглашусь. Представьте себе, мистер Кордова, наш орден отличается весьма либеральными взглядами.

Она уже успела позабыть, насколько неотразима его собственная улыбка.

– Рад слышать, что орден Нищенствующих Сестер столь демократичен.

– Сестер Святой Надежды, – поправила она с мягким упреком.

– Ах да, Надежды… Так я постучу к вам примерно через час?

– Буду ждать с нетерпением.

Он отвесил ей низкий церемонный поклон, окончательно пленивший ее сердце, и она босиком выпорхнула из его комнаты бесшумной танцующей глиссадой.

– Это произошло ровно год и месяц тому назад. По завершении университетских занятий я отправился домой на корабле из Ливерпуля в Сан-Франциско. Через три недели мы с Изабеллой должны были сыграть свадьбу.

– Свадьбу?

Сестра Августина отложила вилку и потянулась за своим бокалом. «Шато Дюкрю-Бокейю» урожая 1879 года, как объяснил ей мистер Кордова. К столу в отеле «Саратога» подавали только «Шабли» местного разлива; узнав об этом, владелец ранчо близ Монтерея поднялся к себе в номер и принес бутылку из своих собственных запасов. Он был настоящим ценителем благородного напитка.

– Четыре года мы с Изабеллой были помолвлены. Изабелла ждала, пока я не закончу учебу.

– Что же произошло? – спросила сестра Августина, когда он вдруг умолк.

– В последнюю ночь перед прибытием в трюме корабля возник пожар. Поднялась всеобщая паника. Я пытался помочь потушить огонь, а потом начал выводить перепуганных пассажиров из задымленных кают в безопасное место. Мне… не следовало так рисковать, это было безрассудство, а не храбрость, но я решил попытать счастья и спустился вниз в последний раз, хотя понимал, что уже выбился из сил. Помню, как раздался страшный треск, а потом…

По его лицу прошла судорога, он провел рукой по лбу.

– Как мне потом сказали, переломилась горящая балка. Она упала и ударила меня по голове.

– Боже милостивый!

– К счастью, корабль причалил благополучно. Я постепенно оправился от полученного удара, но потерял зрение навсегда. На этом сходились все врачи, к которым я с тех пор обращался. Все, как один, были единодушны в том, что восстановить его не удастся.

Его глухой голос, в котором звучала безысходность, заставил ее отбросить осторожность и взять его за руку, бессильно лежавшую на обеденном столе. Он провел большим пальцем по тыльной стороне ее ладони и выжал из себя бледную улыбку.

– Изабелла проявила удивительное мужество и самоотверженность, настаивая, чтобы свадьба состоялась, несмотря ни на что, но я не мог обречь ее на жизнь с инвалидом.

– Но если вы ее любили…

– Именно поэтому я и не захотел стать для нее вечной обузой. И теперь я твердо знаю, что поступил правильно. Несколько недель назад до меня дошла весть о том, что она… вышла замуж.

Сестра Августина заморгала, чтобы не расплакаться.

– О, мистер Кордова…

– Эдуард.

– Эдуард. Мне ужасно жаль.

– Благодарю вас.

Наступила пауза, полная дружеского, сочувственного понимания. Потом он решительно высвободил свою руку со словами:

– Довольно говорить обо мне. Расскажите-ка лучше о себе, сестра. Когда вам впервые пришла мысль о том, чтобы посвятить себя Богу? Хотя… может быть, это слишком личный вопрос? В таком случае я прошу прощения…

– Нет, что вы, не нужно! Мне было тогда двенадцать лет.

– Вы были совсем еще ребенком! Должно быть, ваша семья отличалась большой набожностью?

– Вовсе нет. По правде говоря, они всячески противились тому, чтобы я приняла постриг. Но после того, как мне явилось знамение, никакая сила в мире не могла меня удержать.

– Что за знамение?

Сестра Августина задумчиво посмотрела на него.

– Вы католик, мистер Кордова?

– Эдуард.

– Эдуард.

– Когда-то я был католиком, – признался он со сдержанной горечью.

Она огорченно ахнула и начала было что-то возражать, но он остановил ее величественным жестом.

– Расскажите мне о знамении, сестра.

– Ну ладно.

Сестра Августина отпила глоток вина для храбрости.

– Я выросла неподалеку от Санта-Барбары. Моя семья, как и ваша, жила на большом ранчо, и поблизости почти не было соседей. Совсем не было, если уж на то пошло. Поэтому я подружилась с Мариэленой, дочерью одного из наших работников. Мы с ней были неразлучны, пока у нее не появились стигматы[3].

– Что появилось?

Она изумленно подняла брови:

– Вы же говорили, что вы католик!

– Ах, стигматы! Извините, я не расслышал.

– Впервые это случилось во время мессы у нас на ранчо, в маленькой семейной часовне. Сразу же после причастия на белоснежном платье Мариэлены вдруг выступили пятна крови.

– Бог ты мой! Что же с ней приключилось? Она остановила на нем строгий взгляд: