Энн Пэтчетт - Заложники

Само вторжение заняло не более минуты, но всем казалось, что оно длится дольше, чем четыре смены блюд во время обеда. Каждый присутствующий пытался принять какое-то решение, лихорадочно перебирая различные варианты и тут же отбрасывая их. Мужья отыскивали своих жен по разным углам комнаты, земляки жались друг к другу, в панике тараторя на своих родных языках. Все присутствующие решили, что стали жертвами не «Семьи Мартина Суареса» (названной так по имени десятилетнего мальчика, которого застрелили полицейские, когда он раздавал листовки с приглашениями на политический митинг), а куда более знаменитой террористической организации – так называемой «Истинной власти», отряда революционно настроенных убийц, которые вот уже лет пять сеяли ужас своей беспрецедентной жестокостью. Каждый, слышавший об этой организации или хотя бы знакомый с этой страной, был теперь уверен, что он обречен, хотя на самом деле погибнуть суждено было самим террористам. В этот момент террорист без двух пальцев на руке, одетый в мятые зеленые штаны и совершенно не гармонирующую с ними куртку, поднял свой громадный автомат 45-го калибра и двумя очередями выстрелил в потолок. С потолка отделился внушительный пласт штукатурки и шлепнулся об пол, обдав гостей густым облаком пыли. Женщины завизжали, испуганные как выстрелом, так и тем, что на их голые плечи что-то посыпалось.

– Внимание! – сказал человек с автоматом по-испански. – Это арест. Мы требуем беспрекословного повиновения и внимания.

Примерно две трети гостей испуганно замерли, остальные выглядели не только испуганными, но и озадаченными. Вместо того чтобы отпрянуть от человека с автоматом, они придвинулись к нему ближе. Это были те, кто не понимал испанского языка. Они принялись перешептываться с соседями. Слово «внимание» повторялось на множестве языков. Это слово было понято всеми.

Командир Альфредо ожидал, что после его обращения немедленно воцарится напряженная, настороженная тишина, но тишины не наступило. Перешептывание заставило его снова выстрелить в потолок, на этот раз не глядя. Он угодил в световую арматуру, которая взорвалась. Комната погрузилась в полумрак, осколки стекла попадали за воротнички, застревали в волосах гостей.

– Арест! – повторил Альфредо. – Задержание!

Это могло бы показаться удивительным – такое количество людей, не говорящих на языке принимающей страны, но не стоит забывать, что сборище затевалось для продвижения интересов иностранного государства, а два главных гостя не знали по-испански и десяти слов, и если Роксана Косс все же прекрасно поняла слово «арест», то для господина Осокавы оно не значило ровным счетом ничего. Они оба подались вперед, словно это помогло бы им лучше понять своего врага. Примадонну, впрочем, сразу же заслонил своим телом аккомпаниатор. Он готов был принять на себя все пули, которые будут выпущены в ее сторону.

Гэн Ватанабе, молодой переводчик господина Осокавы, наклонился к уху своего шефа и перевел ему все сказанное террористом на японский язык.

Нельзя сказать, чтобы это могло принести господину Осокаве какую-либо пользу в данных конкретных обстоятельствах, но некогда он пытался учить итальянский язык с помощью обучающих дискет, которые прослушивал во время авиаперелетов. Из деловых соображений ему следовало бы скорей изучать английский, но его больше волновала собственная способность понимать оперу. «Il bigliettaio mi fece il biglietto» [Кассир оформляет мне билет (ит.). ], – говорила дискета. «Il bigliettaio mi fece il biglietto», – беззвучно повторял он одними губами, не желая беспокоить соседей. Однако результат его усилий оказался минимальным, и к концу дискеты он не продвинулся в знании языка ни на йоту. Звук произносимых им слов заставлял его вспоминать звук слов пропетых, и вместо учебной дискеты он вставлял в свой СД-плеер «Мадам Баттерфляй».

Когда господин Осокава был моложе, он считал изучение иностранных языков очень важным делом. Позднее он тоже давал себе обещания непременно взяться за их изучение. Все дело было в переводчиках. Сколько их прошло уже перед его глазами, порой неплохих, порой ученически робких, а порой и безнадежно тупых! Кое-кто еле-еле разговаривал и на своем родном японском языке и постоянно прерывал переговоры, чтобы заглянуть в словарь. Попадались и такие, кто мог вполне сносно говорить на профессиональные темы, но путешествовать с ними не доставляло ему никакого удовольствия. Некоторые покидали его в тот самый момент, когда произносилась последняя фраза деловой встречи, так что, если требовалось обсудить что-то еще, он оказывался совершенно беспомощным. Другие были, наоборот, слишком зависимы, сопровождали его на завтрак, обед и ужин, не отходили ни на шаг во время прогулок и пересказывали в мельчайших подробностях все детали своего безрадостного детства. Что он одолел, так это несколько простейших обиходных фраз по-французски и по-английски. Так обстояли дела, когда появился Гэн.

Гэн Ватанабе был приставлен к нему на проходившей в Греции конференции по мировому распределению товаров. Как правило, господин Осокава старался избегать всяких неожиданностей, столь часто сопутствующих работе местных переводчиков, однако его секретарь не сумел найти в Японии переводчика с греческим языком, который согласился бы немедленно отправиться в путь. Во время перелета в Афины господин Осокава не разговаривал с двумя старшими вице-президентами и тремя менеджерами по продажам, сопровождавшими его. Вместо этого он слушал через наушники Марию Каллас, исполняющую греческие песни, философски рассудив, что, даже если конференция останется непереведенной, он по крайней мере увидит родину своего кумира. Выстояв очередь у стойки паспортного контроля и получив багаж, господин Осокава увидел в холле молодого человека, который держал плакат с его именем, выведенным аккуратными буквами. Молодой человек оказался японцем, и он вздохнул с облегчением. Лучше иметь дело с соотечественником, который немного говорит по-гречески, чем с греком, немного говорящим по-японски. Для японца переводчик был слишком долговязым. У него были густые волосы, слишком длинные спереди, так что они падали на оправу его маленьких круглых очков, даже когда он пытался откинуть их в сторону. К тому же он выглядел очень молодым. Очевидно, все дело было в волосах. Волосы показались господину Осокаве признаком несерьезности. А может, впечатление несерьезности возникло оттого, что молодой человек встречал его в Афинах, а не в Токио. Господин Осокава приблизился к нему и сделал едва заметный приветственный поклон, совсем чуть-чуть нагнув шею. Поклон означал: «Ты меня нашел».