Елена Арсеньева - Сыщица начала века

Внезапно она завидела впереди одинокий силуэт. Человек издали выглядел очень прилично, и Алена ринулась к нему с воплем:

– Скажите, пожалуйста, не знаете ли вы?..

Человек медленно обернулся и выставил вперед руку.

– Конечно, есть, – ласково сказал он, глядя на Алену и в то же время мимо нее, причем направо и налево попеременно. Что-то такое было у него с глазами, они совершенно не фокусировались на одном предмете… – Бери. И жгут возьми. У тебя что?

– Что? – ничегошеньки не поняв, переспросила она, уставившись на простертую к ней руку, в которой почему-то был зажат шприц.

– Ну, чем?.. – с той же дружеской интонацией начал незнакомец, еще настойчивей протягивая к ней руку, как вдруг…

– А ну, пошли отсюда, ширялы поганые! – заорал кто-то над Алениным ухом с такой яростью, что она шарахнулась назад и наткнулась спиной на что-то твердое, урчащее. Обернулась – и чуть не рухнула, обнаружив, что впритык к ней стоит белый «Фольксваген» с красной надписью «Реанимация», а из окон в два голоса кричат и в четыре кулака грозят какие-то донельзя сердитые мужики.

Как они умудрились подъехать, что Алена не слышала? На цыпочках, что ли, подкрался этот «Фольксваген», обутый в импортные мягкие тапочки-шины?!

От изумления и неожиданности она остолбенела, и в эту минуту незнакомец сунул ей шприц в руку, а сам дал деру в те самые кусты, где несколько минут назад стыдливо хихикала телка по прозванию Нинулик.

– Пошла вон отсюда, прошмандовка! – совсем уж дурным голосом заорал на Алену водитель «Реанимации», и из его глаз полыхнуло синим пламенем такой ненависти, что она даже не нашлась что ответить, а почему-то подняла руку с зажатым в ней шприцом и растерянно помахала ею. В следующую секунду «фолькс» слегка посунулся к ней левым боком – на самом деле слегка, самую чуточку, но этой чуточки вполне хватило, чтобы Алена покачнулась, потеряла равновесие и съехала в кювет, на дне которого собралось немало водички от вчерашнего, позавчерашнего и позапозавчерашнего дождя. Чудом удержалась и в воду не упала, но ноги промочила изрядно. А когда выбралась наконец, проклиная все на свете и чихая (простуда привязывалась к ней моментально и прочно, словно цыганка к доверчивому прохожему), то обнаружила, что искомая подстанция «Скорой» находится буквально за поворотом.

Как водится в романах, первым, кого увидела Алена, когда вошла в ворота, створка которых болталась на одной петле, был именно тот самый водила, столкнувший ее в кювет. Алена направилась к нему, желая поскорее сказать, что именно думает о нем и его непроходимой глупости, которая заставляет в нормальных, приличных, уважаемых, даже, можно сказать, знаменитых людях видеть отбросы человеческого общества, как вдруг мужичок порскнул в сторону, распахнул дверку какого-то сарая, и оттуда появилась лохматая рыжая собачища совершенно устрашающего вида.

– Рыжак, куси ее, куси, наркоманку проклятую! – завопил водила, и Алена поняла, что дядька вовсе сдвинулся.

Вышеназванный Рыжак смотрел на нее с сомнением. С одной стороны, не родилась еще на свет собака, которая решилась бы не то что укусить, но даже всерьез облаять Алену. Так уж рассудили звезды, когда определяли ей судьбу, и с их волей Рыжак спорить не отваживался. С другой стороны, пес отлично знал, кто его кормит и поит… После некоторой заминки, во время которой он отчаянно обмозговывал ситуацию, Рыжак принял соломоново решение. Он ретиво, с самым свирепым видом ринулся к Алене, однако лаять не лаял, кусать не кусал, а просто принялся подталкивать ее своей лобастой головой к воротам. При этом он изредка поглядывал на нее снизу вверх с выражением явно извиняющимся. Это было так неожиданно и смешно, что Алена, вообще очень быстро переходившая от одного настроения к другому (наверное, это свидетельствовало о ее психической неустойчивости, а может быть, просто-напросто о легком характере), остановилась и начала хохотать.

– Здрасьте, – сказал в это время кто-то за Алениной спиной. – Вы не меня ищете?

Она обернулась. Высокая толстушка смотрела на нее с невероятно жизнерадостным выражением лица. Она была румяная, смуглая, с пышными, вьющимися черными волосами, с прелестными, чуть заметными усиками над тугими, вишневыми, лукавыми губами, и глаза у нее тоже были лукавые, блестящие, опять же очень похожие на переспелые вишни, сбрызнутые дождем.

– Рыжая куртка, джинсы, волосы кудрявые, глаза серые, – смеясь, перечислила толстушка Аленины приметы. – Вы так себя по телефону описали. Вы – писательница Дмитриева, правда? А я Светлана Львова.

– Кто?! – возопил водила. – Она – писательница? Да она ширяла, наркоманка, только что кололась вон там, под кустами, я сам видел!

– Было дело, – подтвердил стройный и очень красивый темноглазый парень в белом халате, в эту минуту вышедший во двор из невзрачного приземистого здания, где, очевидно, и размещалась подстанция.

У него была чудная стрижка: волосы короткие, но сзади, на затылке, оставлена длинная прядь. Лицо его показалось Алене смутно знакомым. Ага, так ведь это он сидел в кабине «Фольксвагена» рядом с водилой!

– Ну и связи у тебя, доктор Львова! – насмешливо продолжал красавчик, закуривая.

Глаза доктора Львовой словно вцепились в Алену. Та растерянно моргнула, чувствуя себя чрезвычайно глупо. Ну в самом деле – анекдотическая ситуация!

Конечно, любой нормальный человек на месте Алены попытался бы объяснить, что налицо недоразумение. Но у нее вечно попадала вожжа под хвост, когда не надо. А потому, высокомерно задрав свой и без того вздернутый нос, она процедила сквозь зубы:

– Да что вы знаете о сути творческого процесса? За шесть лет у меня вышло тридцать романов. Думаете, так просто писать по пять книг в год без всякого допинга? Сами попробуйте, а потом осуждайте. К тому же я пишу детективы. А герои детективов – сами понимаете кто. В том числе и наркоманы. Должна же я знать процесс изнутри!

– Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда! – пробормотал, не вынимая сигареты изо рта, красивый доктор, потом вытащил ее – и оглушительно захохотал.

Ему вторила Света Львова.

Рыжак плюхнулся на землю, задрал ногу и принялся вылизываться, очень довольный тем, как сложилась ситуация. И только водитель Виктор Михайлович продолжал смотреть на Алену с отвращением.

Вскоре Света рассказала Алене, что его трудно за это осуждать. Два месяца назад у него покончил с собой любимый племянник – наркоман. Мечтал вылечиться, даже закодировался, но… Со времени его самоубийства чувства юмора у Виктора Михайловича Сурикова значительно поубавилось. Выезжать с ним к наркоманам – а такие вызовы были весьма часты – стало очень тяжело, не раз врачи с трудом удерживали его, чтобы не ворвался в квартиру и не набил пациенту, грубо выражаясь, морду. Ему делали внушения, выговоры, однако исправить Сурикова оказалось чуть ли не труднее, чем излечить кого-нибудь от наркотической зависимости. Пару раз, после особенно тяжелых ситуаций, ему даже грозили увольнением. Однако он был классный, безотказный водитель, который хотел ездить именно на «Скорой», никогда не ворчал, к врачам относился, словно к родным детям, на зарплату не жаловался, в общем, готов был работать практически даром, и поэтому ему многое прощалось.