Евгения Михайлова - Две причины жить

— Ты найдешь, за кем стояла?

— Господи! Че искать-то. Там такая кочерга маячила, я даже ночью вздрагивала. Да вот она. Бусы на свои кости повесила. Мам, мне еще долго. Мороженое купи, мам. «Семейное», за двадцать рублей. Клубнично-шоколадное.

— Да ты что, — возмутилась Галя. — На кого ты потом будешь похожа! У тебя же платье. И помада.

— Не купишь — я этой дылде все платье порву, оно хренового цвета.

Через несколько минут Галя принесла полкилограмма мороженого в фольге.

— Доченька, я пошла. Умоляю, веди себя, как… ну ты понимаешь. Да, чуть не забыла. Если ты пролетишь тут, может, сходишь по другому объявлению? Видишь, салону красоты требуется хозяйка помещения, правда, в скобках сказано «уборка». Ну и что, для начала неплохо. А место хорошее. Ленинградский проспект. И потом, все-таки салон красоты. Всегда будешь отлично выглядеть…

— И долго ты мне это место искала? — Наташа равнодушно сунула бумажку в карман. — Слушай, а ты вообще не можешь еще о ком-нибудь позаботиться? Меня ты достала. Ну хотя бы тем козлом занялась, с которым у тебя свидание.

— С чего ты взяла, что он козел? Даже я его еще не видела.

— Голос как у козла. Не доведут тебя до добра эти объявления.

И Наташка помахала Гале, довольная тем, что последнее слово осталось за ней.

Сергей открыл сейф и обозрел наличность. Три бумажки по сто долларов и две по пятьдесят. А расходы предстоят большие. Нужно собрать такой материал, чтобы суду стало ясно: это не просто преступление против личности и человеческой жизни, которое было совершено четыре года назад. Это преступление, которое продолжается уже четыре года. Которое будет продолжаться до смерти жертвы, если сейчас не наказать виновников. Если не вернуть ей все, что должно ей принадлежать. Включая компенсацию за подорванное здоровье. Нужно убедить суд, что речь идет об особой жестокости и цинизме. Ибо жертва — мать, а преступница — дочь. А если оставить для суда красивые слова и пафос, то ему, Сергею, прежде всего нужны бабки для взяток чиновникам за каждую бумажку и оплату свидетельских показаний. Правдивых показаний! Пока свидетелям не заплатили за ложные.

Как назло, нет ни одного срочного заказа. Нет гонораров на подходе, и нет снимков, которые можно было бы хорошо продать. А нужен-то всего один снимок, но такой, как «Девушка у реки». То, что он за него получил, стало самой крупной суммой в его жизни. Но дело не только в его мастерстве. И Сергей набрал номер телефона.

— Але, — заговорил он дурашливым голосом, — это питомник одной собаки? Вас беспокоит общество укушенных прохожих.

— Вы ошиблись, — ответил ему мягкий женский голос. — Это ветеринарная помощь взбесившимся частным детективам. Чего тебе, Сережа?

— Мне надо встретиться. И не рассказывай про режим своего Бобика, Дин. Я к вам пристроюсь. Хвост его буду нести.

— Давай завтра. Подъезжай в десять в наш сквер. Узнаешь нас по рыжему окрасу.

— Спасибо тебе, девушка у реки.

Дина положила трубку и встретила обеспокоенный взгляд Топаза.

— Ничего страшного, моя детка-конфетка. Я с тобой. Мы дома. К нам никто не придет. Мы только посмотрим, сколько у нас денег.

Дина выдвинула ящик столика под зеркалом. Пятьдесят долларов и двести рублей. Это критическая сумма. Значит, нужно искать работу. «Дорогая Нина» их не прокормит. За квартиру, свет, телефон уже висят долги. Противно, конечно. Но все-таки хорошо, что нет постоянной службы, постоянных коллег и дела, которое делаешь не за деньги, а потому, что это твое призвание.

На нем крест. На жизни длиной в двадцать шесть лет — крест.

Дина не хотела жить после того, что случилось два года назад.

Стало быть, сейчас она — не совсем она. Или совсем не она. Та, блестящая, известная, не догадывалась, что можно зарабатывать деньги, вынося горшки за больными. Что можно напрочь потерять интерес к людям и сознательно искать шмотки по принципу: чем хуже, тем лучше. Дело в том, что люди не утратили интереса к Дине. Они мучили ее своим вниманием. Она хотела стать невидимкой. Но не заметить Дину могли только слепые. Потому что она была редкой красавицей.

Галя шла по Тверской с мужчиной неопределенного возраста и невнятной внешности. «Конечно, секс-символы не дают брачных объявлений в газеты, — думала она, искоса поглядывая на него. — Но как в случае чего описать его особые приметы? Чушь несусветная в голову лезет. В случае чего?»

— Дмитрий, а как вы отдыхаете? — вежливо спросила она.

— Иногда активно, иногда с книгой на диване, — прилежно ответил кавалер.

«Ну и какой же у него голос? — размышляла Галя. — Как у козла или наоборот? Что значит — наоборот? До чего же Наташка грубая».

Однако пора бы уже узнать, что у него за планы. К себе пригласит или рассчитывает к ней пойти?

— Ас кем вы живете, Дима? Один или с родителями?

— С женой, — ответил этот козел. — Но у нас нет сексуального контакта.

Сергей шел с фотоаппаратом по Зубовскому бульвару. Какая-то странная, однополая толпа. Да это же агентство «Суперстар» проводит набор! Можно посмотреть.

Он медленно шел вдоль очереди, бесцеремонно

разглядывая девушек. Они нисколько не возмущались, многие даже начинали позировать. У них теперь одна забота — ловить шанс. Стоп! Прямо на тротуаре, подложив под себя кусок картона, сидела девочка и ела мороженое, кусая от большого полукилограммового бруска.

Оно капало на голубое нарядное платье, которое и без того терпело испытание дорожной пылью. Сергей затормозил.

— Слушай, встань-ка, пожалуйста.

Девушка посмотрела на него с любопытством и поднялась, облизывая пальцы.

— Хочешь совет? — доверительно склонился к ее уху Сергей. — Не теряй тут времени. Здесь набирают моделей. Знаешь, что это? Вешалки для платьев. Чтобы платье было видно издалека. А ты в этой очереди самая маленькая. И самая хорошенькая. Что тоже им не требуется. Зрители будут смотреть на твое лицо, а не на наряд. Пошли со мной?

— А ты че, баб тут снимаешь?

— Нет. То есть да, снимаю. Делаю фотографии для журналов. Я — фотохудожник.

Андрей Владимирович Николаев, главврач частной хирургической клиники, читал историю болезни новой больной. Чудовищная, нереальная история. Тамара Ивановна Синельникова, 58 лет, четыре года назад была отправлена на принудительное лечение в психиатрическую больницу № 51 по заявлению дочери. Предварительный диагноз установлен частнопрактикующим психиатром Орловым. За четыре года диагноз «шизофрения» ни одним из врачей в стационаре не подтверждался. Лечения практически не было. Полтаблетки галоперидола и радедорм на ночь. Четыре года! Жалобы на боли внизу живота зафиксированы впервые год назад. Осмотр гинеколога. Так… Воспаление придатков,опущение матки… Назначение на биопсию — два месяца назад. Приглашен специалист-онколог. Диагноз подтвердился. Как развивалась с тех пор опухоль, не указано. Лечение: полтаблетки галоперидола и анальгин при болях! Поступила для операции по просьбе Комиссии по гражданским правам. Может ли такое быть в нормальной стране? Чтобы правозащитники занимались операциями онкологических больных? Заключение невропатолога клиники при поступлении Синельниковой: «Уравновешенна. Психических отклонений не замечено. Интеллект выше среднего». Ну еще бы. Доктор философских наук. Вашу мать. Профессор Николаев знал, как оперировать рак. Но он не знал, что делать с активными подонками. Их скальпелем не вырежешь. Быстро размножаются в своей грязи.