Валентина Мельникова - Неоконченный романс

Вообще, как заметила Лена, в поселке были мастаки давать клички и прозвища, да и топонимика отличалась особой выразительностью. Так, старый пруд за поселком после того, как в него свалился бензовоз из райцентра и превратил и так небогатый живностью водоем в зловонное, покрытое нефтяной пленкой болото, прозвали «Персидским заливом», а высившееся в центре современное пятиэтажное здание конторы лесхоза — «Собором Василия Блаженного». Бывшего директора за глаза в народе называли Василием. Все знали, что нрава он был сердитого, а в гневе — бешеного…

Крутой и грязный спуск к сберкассе назывался «Богатые тоже плачут», но особый восторг у Лены вызывали кошачьи и коровьи клички. Коты были сплошь Луисы Альберто, Хосе Игнасио и Мейсоны, а коровы Санта-Барбары, Эстерки и Марианки — весомое доказательство, что такое великое достижение цивилизации, как «мыльная опера», достигло и сибирских просторов!

Вера с мужем и родителями жили в огромном доме, который они года два перестраивали, надстраивали, обкладывали кирпичом. В результате появился второй этаж и мансарда, где и стоял любимый подругами «лежачок».

Оставив на веранде тяжелые портфели и сбросив опостылевшие туфли, подруги попытались прошмыгнуть по лестнице наверх, но не тут-то было. Любовь Степановна, очевидно, не отходила от окна и их маневры пресекла сразу.

— Вы куда это лыжи навострили, а обедать?

— Ну что ты, мама? Мы в школе перекусили, до ужина как-нибудь доживем! — запричитала Верка. — У нас дела неотложные…

— Знаю я ваши перекусы и дела: опять про свою школу приметесь долдонить. И не надоело вам? — Любовь Степановна открыла окно в огород и крикнула:

— Отец, Саша, заканчивайте с картошкой, борщ стынет!

Девушки покорно вслед за мужчинами помыли руки, и вскоре дружная компания уселась за круглым столом на веранде. На вышитой еще Веркиной бабушкой скатерти возвышалась супница, исходившая аппетитным запахом, а также несколько тарелочек с полосками-флажками копченой грудинки и прозрачными розовыми шматочками сала. Рядом примостилось блюдо с салатом из свежих огурцов и помидоров, которые выращивали в своих теплицах шестеро братьев Саши — немцы Шнайдеры. Все это великолепие довершала гора вкуснейших пирогов с яблоками и изюмом, лучше которых Лена ничего в своей жизни не пробовала.

Да, поесть много и вкусно Мухины — Шнайдеры любили. К счастью, эта любовь снабдила их только здоровым цветом лица, а исключительная живость характеров сжигала все лишние калории. В итоге все семейство вид имело поджарый, стройный и весьма симпатичный… Лена любила бывать в этой семье, в которой напрочь отсутствовали ссоры и дрязги, а вещи назывались своими именами.

Саша, белобрысый и голубоглазый, под два метра ростом добродушный немец, появился в Привольном за год до Лены. Он успешно окончил торговый институт и на сей момент имел в поселке два магазина и десяток киосков.

Многих поселковых невест на выданье он очаровал мгновенно, но в жены выбрал Верку Мухину — девицу, может быть, и не самую красивую, но высокую, себе под стать, с острым языком и неуемной энергией, которую он быстро научился укрощать и использовать в сугубо мирных целях.

Полгода ухаживаний вылились в грандиозную, даже по поселковым меркам, свадьбу. Целую неделю почти триста человек ели, пили, пели под аккомпанемент шести баянов и гармошки, основательно подорвав тем самым трудовые показатели не только в поселке, но и в районе, Выйдя замуж, Верка расцвела в одночасье. Необычайно похорошевшая, она светилась от счастья. Оно нет-нет-да и переплескивало через край, и тогда, сидя на заветном «лежачке», она приоткрывала завесы над некоторыми тайнами своей семейной жизни. По ее словам, отношения молодых в спальне были восхитительны. Флегматичный Санек в постели показывал такие чудеса мужской доблести, что снискал неувядаемую любовь и нежность молодой жены.

— Знаешь, он меня по руке гладит, а я уже готова с ним хоть посреди улицы лечь. — Глядя на Лену затуманенным взором, Верка смущенно улыбалась. — В самые острые моменты, понимаешь какие, с головой в подушку зарываюсь, а однажды так заорала — всех кур переполошила в курятнике. Смотрю утром, маманя меня так пристально, так осторожно осматривает: вдруг Санька меня по ночам лупцует. И смех, и грех! — Она перевела дух. — А у меня синяки только вот где! — И Верка горделиво распахнула блузку.

Чуть повыше кружевного края лифчика на пышной груди красовался внушительный багровый синяк, оставленный в запале губами молодого мужа…

Лена в душе немного завидовала подружке. Все воспоминания о Сергее и проведенных с ним недолгих днях и ночах заканчивались одним: перед глазами вставала черная яма, куда опускают обитый красным гроб, и салют из автоматов. А затем ее поглотила черная пустота и продержала на больничной койке более месяца. Нервное потрясение, пережитое во время похорон мужа, порой давало о себе знать чрезмерной усталостью, сухостью во рту и тошнотой.

Но самое удивительное — за все четыре года, прошедшие с того страшного дня, Сережа ни разу ей не приснился. А в воспоминаниях лицо его как бы постепенно смазывалось, затушевывалось. Лена стала забывать его голос, а ведь в первое время в каждом молодом статном мужчине она видела мужа, порой пугалась до слез, когда что-то знакомое чудилось ей вдруг в повороте головы, развороте плеч или походке. Каждый вечер, ложась спать, она смотрела на огромную цветную фотографию, которую ей сделали в лаборатории газеты. Отец снял их на Красной площади в день, когда Сереже вручили звездочку Героя.

На снимке осенний ветер растрепал им волосы. Обнявшись, они от души смеются. Безоглядное счастье на собственном лице, ушедшее вместе с любимым, вызывало у Лены страшную горечь.

Поначалу мать и бабушка попрятали все фотографии Сережи, поскольку каждый взгляд на них вызывал у Лены припадок отчаяния. Плакать она больше не могла, а только, обхватив голову руками, глухо стонала, раскачиваясь из стороны в сторону. Эту самую удачную их фотографию она повесила в новом доме, и никто пока ее не видел, даже Верка.

Громкий смех Верки отвлек Лену от грустных размышлений.

— Гы что, подруга, задумалась? Смотри, ложкой в ухо попадешь! Жалеешь, что в трудовой лагерь не поедем, так нам же лучше: в отпуск раньше отпустят.

— Неужели Киселев вам замену нашел? — Любовь Степановна придвинула поближе к ним блюдо с пирогами. — И очень хорошо, а то слыханное ли дело, каждое лето в тайге пропадать? Другие к морю едут. Сам небось в прошлом году в Болгарию мотался, а девчонок на съедение комарам да паутам[2] отправляет!

— Успокойся, мама! — Вера откусила пирожок. — Мы с Еленой самые незаменимые и, если страна призовет, не задумываясь отдадим за нее свои молодые жизни!