Татьяна Устинова - Всегда говори «Всегда» – 4

– И найму!

Надя встала и, повернувшись к девице спиной, направилась к двери, стуком каблуков выражая всю свою ненависть и раздражение.

– И наймите! А лучше сами своим ребенком занимайтесь. А деньги пусть муж зарабатывает. Если он у вас есть, конечно…

Эта гадина всадила ей в спину нож. Надя почувствовала, как горячо стало между лопаток и как больно… Она медленно повернулась к бездушно-кружевной кукле и, отчетливо проговаривая слова, сказала:

– Есть… Да такой, какой тебе и не снился…

Она как-то так это произнесла, что кукла побледнела и невольно отпрянула назад, колыхнув кружевами…

Дим Димыч завороженно наблюдал за рыбками и не заметил, как Надя вышла из кабинета.

Между лопатками продолжало болеть и гореть – словно под блузкой текла горячая кровь. Если б не Димка-маленький, Надя завыла бы, зарыдала, забилась в истерике прямо тут, перед огромным аквариумом с равнодушными рыбами. Но истерить было нельзя, приходилось терпеть эту боль, эту кровь, и Надя открыла сумку, достала бутылку виски, которую купила по дороге сюда, отвернулась к двери и украдкой сделала пару спасительных, отрезвляющих, обезболивающих глотков…

Боль немного утихла, а кровь оказалась банальным потом.

Можно было попробовать жить дальше… Плохонько, худо-бедно, но жить без Димки – ради Димки-маленького…

– Пойдем! – Надя за руку стащила Дим Димыча с кресла и повела за собой.

– А где папа? – плаксиво пропищал сын, не отрывая от рыбок глаз.

– Папа на небе, – жестко сообщила ему Надежда и, уже не таясь, снова достала виски и хлебнула.

Дим Димыч тихонько завыл, заскулил – то ли понял наконец, что папа никогда не вернется, то ли сообразил, что теряет и маму…

Генеральная репетиция юбилея в семейном кругу удалась на славу.

Ольга не сомневалась – и другие два «отделения» празднования запомнятся не только кулинарными шедеврами, но и душевной атмосферой, которую Леонид Сергеевич создавал одним своим присутствием.

Завтра предстояло организовать торжество для близких друзей и знакомых, а послезавтра – для коллег Леонида Сергеевича по кафедре кардиологии. И хоть Барышев-старший был немного бледен, то и дело потирал грудь, Ольга не сомневалась – вся эта суета, хлопоты, часы, проведенные на кухне, доставляют тестю радость и удовольствие.

Они уже и кедровку прикончили, и чаю с тортом попили, и романсы все по несколько раз перепели, а расходиться все не хотелось, хотя время давно перевалило за полночь и дети уж часа три как должны были спать…

– Петеньку няня на море забрала, – подперев кулаком подбородок, грустно продолжила Ольга свой рассказ. – У нее в Крыму дом, она своих внуков туда каждый год на все лето увозит…

– Скучаешь? – погладил ее по руке Леонид Сергеевич.

– Очень! – вздохнула Ольга. – Но за Петю я спокойна, он Анну Алексеевну любит. – Она улыбнулась, вспомнив, как Петька нежно называет няню Аней, и добавила: – По-моему, даже больше, чем меня.

– Ну, это глупости! – Леонид Сергеевич встал и бережно положил на диван гитару.

– Мы Аню все любим, – пояснил Костик, собирая вместе с Машей прямо на полу из конструктора, подаренного дедом, огромную средневековую крепость – с башнями, амбразурами и бастионами.

– Но уж точно не больше мамы! – воскликнула Машка.

Ей приходилось труднее всего на этом семейном празднике, потому что и новой кукле хотелось прическу сделать, и «строительство» под контролем держать.

Ольга налила всем крепкий свежезаваренный чай.

– А Миша в колледже, в Англии. Представляете, звонит мне и по-английски говорит. Их там только по-английски говорить заставляют, называется – обучение методом погружения. Но я-то его не понимаю!

– А я понимаю! – Бросив куклу и «стройку», Машка уселась за стол и положила себе на тарелку последний кусок торта. – Он в прошлый раз сказал, что по математике двойку получил! – с набитым ртом сообщила она.

– Как двойку? – Ольга замерла с поднесенной к губам чашкой, потом грохнула ее на блюдце так, что чай выплеснулся. – Понятно теперь, почему он не хочет, чтобы я его понимала! – Она возмущенно посмотрела на Сергея, но он, не разделив ее праведного гнева, только пожал плечами.

– Мама! – прожевав торт, укоризненно воскликнула Маша. – Там же все наоборот! Там двойка – хорошая оценка.

– Да? Я не понимаю, как это двойка может быть хорошей оценкой. – Она снова посмотрела на Сергея, но тот только улыбнулся и тайком погладил ее под столом по коленке, словно говоря – главное, я люблю тебя, остальное ерунда…

– Я тоже этого никогда не понимал! – засмеялся Барышев-старший, похлопав Сергея по шее. – А выяснилось – ничего страшного, вон, какой бизнесмен получился!

– Угу, – буркнул Сергей. – Олигарх! Меня тут, оказывается, так называют.

– Знаменитость! – Несмотря на ироничный тон, глаза у Леонида Сергеевича засветились гордостью. – Столичная штучка! А уж сколько лет мы с этой математикой мучились…

– Вот так! – Сергей победно похлопал отца по плечу. – А по английским меркам я был бы круглым отличником.

Леонид Сергеевич захохотал – молодо, весело, – неожиданно легко встал и достал из серванта объемный сверток.

– Это тебе, Оля, – слегка смущаясь, протянул он его Ольге. – Я, конечно, в этих ваших художествах не разбираюсь, но зашел в специальный магазин и попросил самое лучшее. Как, не обманули? – Он с легким беспокойством заглянул ей в глаза.

Она задрожавшими руками развернула подарок и увидела там то, что больше всего боялась увидеть – краски, кисти, бумагу…

Краска, кисти, бумага.

То, к чему она не прикасалась уже больше года, потому что…

Потому что нужно было стереть из памяти тот последний портрет, из-за которого чуть не рухнула ее жизнь, из-за которого она чуть не потеряла Сережу. Нет, конечно, портрет был ни при чем, все произошло бы и без него, но как только она собиралась заняться своим любимым занятием – рисованием, перед глазами всплывали губы, волосы, глаза и овал лица той, что вела грязную игру у нее за спиной, пока она ее рисовала…

Сергей тоже увидел, что в свертке, изменился в лице, нервно откашлялся и, чтобы скрыть замешательство, бросился помогать Костику достраивать крепость.

– Спасибо, папа… – тихо сказала Ольга, не совладав с задрожавшим голосом и губами, которые скривились, как у маленькой девочки, готовой заплакать.

– Вот это номер! Ты плакать, что ли, собралась? – Барышев-старший обнял ее за плечи и забрал сверток. – Что, кисточки не те?! Завтра вместе пойдем и обменяем… – Он вдруг поймал напряженно-тревожный взгляд Сергея, замолчал, поняв, что сделал и сказал что-то не то, отшвырнул на диван подарок и закашлялся, потирая грудь.