Пригнись, я танцую - Саммер Холланд
– Нет, конечно, – недовольно отвечает Том. – Нахер ты такое говоришь? Мы тут вообще-то пытаемся вывести меня в ремиссию.
– Тогда тем более, – высовывается из-за собственной руки Бекка.
– А ты почему хихикаешь? – обижается он. – Чего вы вообще ржете надо мной?
– Бекки, немедленно прекрати! – Зак заходится еще больше. – Ты не понимаешь, тут человек блюет от побочки.
– Том, рано жалеть себя, – пытается серьезнее сказать Бекка, – ты в начале пути. Если сейчас расклеишься, что с тобой будет дальше?
– Ляжет на церковную лавку и умрет, – отвечает за него Зак.
Они правы, конечно. С их стороны не очень этично – смеяться над раковым больным, но в эту секунду Том понимает, что предпочтет этих двоих мудил десятку постных рож. В конце концов, они сидят в одинаковых лодках, которые непреклонно идут ко дну, вопрос только в скорости. А у него все еще есть шанс.
– Вы отвратительная группа поддержки, – замечает он. – И хватит ржать.
– Мы тебе вообще не группа поддержки, – отбивает Зак. – Мы с Беккой просто поесть зашли.
– И мы не обязаны вытирать тебе сопли, – вдруг в тон ему добавляет та. – Нам за это не платят.
– Да подумаешь. – Том заражается их настроением. – Могу оплатить наш завтрак.
– Ну так с этого стоило начать! – оживляется Зак. – Бекки, погнали.
– Бедный Том, как же тебе тяжело, – мгновенно складывает брови домиком она.
– Мы тебе так сочувствуем.
– Сопереживаем.
– Понимаем, что это невероятно сложно, – прижимает руки к груди Зак, – но ты должен бороться.
– Аккуратнее, – предупреждает Том, – от слова «бороться» меня тошнит даже больше, чем от побочки.
А Бекка – такая лиса! В первую их встречу показалось, что у нее не бывает другого состояния, кроме печали. Но сейчас, когда Зак втягивает их всех в свою игру, она оживляется и словно раскрывает им совершенно новую себя. Может, прежнюю? Или просто настоящую?
– Раз так, у меня есть другой вариант, – говорит она. – Не хочешь бороться – попробуй держаться.
Теперь смех разбирает и самого Тома. Шутка бьет в невидимую цель, и сохранять хоть сколько-нибудь серьезное лицо невозможно.
– Вы такие твари, – гогочет он, чувствуя, как на душе становится легче.
– Какие? – уточняет Зак.
– Божьи. – Бекка сжимает губы, словно сама удивлена своей шутке.
– Бекка! – резко разворачивается Зак с восторгом на лице.
– Прости, – хитро наклоняет голову она.
* * *
Том подъезжает к дому в отличном настроении: надо же, теперь и месяцы лечения впереди не кажутся такими долгими. Странно, как иногда тебе помогают самые необычные вещи: например, посмеяться над собой, пусть даже на глазах у других людей. Правда, к концу завтрака они так разошлись, что даже во время мессы не могли успокоиться… Отец Ричардс начал сурово на них поглядывать, хотя ему далеко до пастора из манчестерской церкви.
Ладно, чего он и вправду так расклеивается? Впереди еще месяц в роли куклы-блевунчика, возможно, за ним придет следующий. Но однажды это должно закончиться, так ведь? Либо в одну сторону – там, где ремиссия, спокойная жизнь и отсутствие кашля, либо в другую – с гробом и урной на полке. Зато он в обоих случаях перестанет ожидать подвоха от любой чертовой булки.
Кэтрин запретила думать о смерти, но в одиночестве он порой позволяет себе нарушить собственное обещание: от их настроя вероятность не исчезает. Если бы рак поддавался эффекту плацебо, Том целыми сутками убеждал бы себя, что он не умрет. Даже жаль, что так не получится.
Теперь в голове застревает отвратительный вопрос, который начинает неприятно сверлить виски. Зачем Том втянул в это все Кэтрин? Напал на человека, волоком вытащил на свидание, цветов накупил… Видимо, не понимал, насколько это серьезно. Долбоеб манчестерский, если так будет дальше, он может перехерить ей жизнь.
И что теперь делать? Отказаться от нее? Тогда проще сразу в гроб – другой такой он не встретит, даже если вылечится, нарастит банки на плечах и заработает миллиард. Том с трудом представляет, как он сможет произнести эти слова: «Давай расстанемся». Сама мысль звучит кощунственно!
А вот это тоже эгоизм. Он портит Кэтрин жизнь, а дальше будет только хуже, она предупреждала. И может разбить ей сердце, если проиграет и умрет. Так, о чем он думает? Опять о себе! Но как подружить эти два чувства? Желание сделать ее счастливой и необходимость быть рядом во что бы то ни стало уже ощущаются как противоречащие друг другу.
На парковке Том задерживается: нельзя подниматься домой в таком настроении. Кэтрин не заслужила его сомнений и дурацких переживаний. Он из собственного эгоизма поставил под удар ее карьеру, а теперь опять двадцать пять. Будет ее мучить своим: «Знаешь, я тут вдруг понял, что рак – это сложно? Ну да, ты говорила, но я же у тебя дебил».
Машинально поглаживая руль «Индиго», Том жмурится и заставляет себя принять решение. Хотя бы на ближайшую неделю. На более долгий срок не получится: будущее хер предскажешь. Но ответ появляется в голове моментально: как минимум неделю он не отпустит Кэтрин. Он будет эгоистом. Возможно, даже мразью.
Том прогоняет мрачные мысли и идет к дому. Едва не забывает достать с пассажирского цветы и еду – сегодня хочется побаловать Кэтрин. Каждый раз, когда он приезжает с букетом, ее лицо светлеет, а в улыбке появляется греющий душу восторг. Немного детский – это даже не описать.
Нужно быть нормальным. Просто собой. Он не умирающий раковый больной – пока, по крайней мере, – он Том Гибсон, у которого впервые за тридцать лет появилась девушка. И он не испортит им выходные.
– Я дома! – сообщает он, как только открывает дверь.
– Том? – слышится голос из квартиры.
Вспоминается разговор с Заком и Беккой: ему ведь помог смех. Можно попытаться повторить этот успех.
– Не группа поддержки, а цирк моральных уродов, – продолжает Том, проходя внутрь. – Они ржут над моим раком! Как будто диабет и склеродер…
Он упирается взглядом в Майю. Сначала думает, что привиделось, но нет – за кухонной стойкой напротив Кэтрин сидит Майя Фостер. И кажется, она только что услышала вещи, которые он не планировал ей сообщать.
– Привет, – быстро говорит Кэтрин и подходит к нему. – Мы тут… Майя пришла к тебе в гости, а я… открыла ей дверь.
Том не представляет, как держать лицо в этой ситуации. Он только и может, что молча открывать рот и переводить взгляд с Майи на Кэтрин и обратно. Взять себя в руки кажется невозможным: это не просто неожиданно –
