Татьяна Тронина - Та, кто приходит незваной

– О, понимаю! Ты собой решила пожертвовать… Подвиг, считай! И чего добилась?

– Я, по крайней мере, сохранила семью… Попыталась сохранить, – поправила себя Лиля, вспомнив последние разногласия с Сергеем.

– А что потеряла – понимаешь? – настырно спросил режиссер.

– Да ничего я не потеряла! – не выдержала, огрызнулась Лиля. – Ладно, Герман, мне пора.

– Да стой ты! – гаркнул Чащин. Вскочил, забегал взад-вперед. – Мне надо тебе объяснить. Я не знаю зачем, но мне надо объяснить… Может быть, для себя самого объяснить. Пожалуйста, побудь немного моим духовником, Лилечка!

– Хорошо, – кротко произнесла Лиля. – Слушаю тебя.

– Ты ведь драматург, людовед и душелюб, и ты разбираешься в людях, характерах… Ты должна понимать, что нет черного и белого. Что всегда есть подтекст. На виду может все быть благостным и красивым, а внутри – тухлая начинка. И все непросто, очень непросто – по крайней мере, не так, как в наших фильмах… Вот что ты думаешь об Эле?

– Я думаю, что она прекрасная женщина, – холодно, безапелляционно произнесла Лиля. – Умница, красавица, прекрасная жена и мать. Она – святая.

– Во-от! – шепотом заорал Чащин. – Но каково мне, грешному, жить со святой?!

– Сам стань святым.

– Нет. Это не моя роль, – покачал головой режиссер. – И Элька, она… Да, она святая. Пока меня считают гением. Она меня поддерживает, она меня понимает, она чудесная… Но ровно до тех пор, пока публика мне аплодирует. Это ее сверхзадача как женщины – жить рядом с гением, быть его верной подругой, преданно ему поклоняться. Поддерживать во время творческого кризиса… Но только если этот кризис не слишком надолго затянется. Она – жена гения. Если я сниму банальный, серый фильм, который пройдет незамеченным и у критики, и у зрителей, она меня бросит.

– Да ладно!

– Я тебя уверяю! – топнул ногой Чащин. – Она найдет повод, чтобы бросить меня, чтобы запретить мне видеться с детьми…

– А если ты ошибаешься?

– Я не ошибаюсь. Но и мне своя выгода жить рядом с Элей. Когда я с ней, я всегда в форме, я стараюсь дотянуться до неба, всеми силами стремлюсь оправдать ее ожидания… Но это очень сложно, и поэтому я позволяю себе… гм, расслабиться иногда. Мы с Элей повязаны этими невидимыми нитями, невысказанными вслух обещаниями… Она со мной, пока она видит во мне гения. Я с ней, пока она подстегивает меня своими ожиданиями. Все сложно, Лиля, все запутано. Поэтому ты не должна меня осуждать, – неожиданно мягко произнес Чащин.

– А я тебя и не осуждаю, – сказала Лиля. – Я тебя поздравляю… – Она встала, обняла Чащина.

– Красава моя… – растроганно произнес тот и чмокнул Лилю в щеку. – Лили Марлен моя! Ты ж прелесть… Я тебя люблю.

– И я тебя люблю.

– Ну все, иди теперь. Иди, я сказал! После таких слов обязательно требуется смена кадра, новое действие. Затягивать трогательную сцену ни в коем случае нельзя, иначе розовые сопли получатся.

Нынешнее существование в ранге сценариста доставляло Евгению немало хлопот. Необходимо было подписывать кучу документов, все время доставать какие-то справки, посещать нотариуса, вести постоянный диалог с Пенсионным фондом… Вся эта бюрократия изрядно мешала!

Вот и сегодня пришлось ехать в ПФ. Чего-то они там недополучили, какие-то отчисления (которые тем не менее Евгений сделал своевременно), и приходилось выяснять ситуацию на месте.

Поначалу Евгений планировал добраться до фонда на своем авто, но потом сообразил, что возвращаться придется после часа пик, а значит, все машиноместа возле дома будут заняты. И вряд ли получится припарковаться поблизости… Нет уж, лучше тогда своим ходом! Тем более что авто Евгения стояло очень удобно, прямо под окнами его квартиры. К тому же пробки эти опять…

В начале седьмого, вымотанный бюрократическими разборками в ПФ, мужчина возвращался домой.

В метро творилось настоящее столпотворение. Толпа на вход, толпа на эскалаторе, толпа внизу, на платформе, битком набитый вагон, чьи-то стоны и причитания по поводу отдавленной ноги, чужие разговоры навязчиво лезут в уши…

На авто, конечно, спокойнее, размышлял Евгений. Но до центра пришлось бы добираться часа два, а то и больше. Двадцать минут в дикой давке – плата за сэкономленное время. А, да и в центре свои проблемы с парковкой машины тоже…

Нынче каждый для себя выбирает то, что ему удобнее. Относительный комфорт или сэкономленное время. Хотя, с другой стороны, какой там комфорт на московских дорогах, пусть и сидишь в авто, а нервов уходит не меньше…

Как странно…

Когда он был с Лилей, то не замечал подобных мелочей. Бюрократия в госконторах, толпа на улицах, давка в общественном транспорте, проблемы с парковкой, необходимость держать под контролем тысячу мелочей, о которых должен помнить законопослушный житель большого города… Все это казалось ерундой. А главным являлась она, Лиля.

Зачем она решила разорвать их отношения? Почему так и не смогла уйти от мужа? Это то, что называется словом «долг», или же Лиля никогда его не любила?

Лиля, Лиля, Лиля…

Мысли о ней постоянно вертелись у него в голове. Наяву и во сне даже он вспоминал ее, тянулся к ней… Он не мог без нее. И он ненавидел ее – за то, что она причинила ему такую боль. За то, что он лишился смысла жизни.

Нет, хотя… А если это не долг, но и не равнодушие? Вдруг она, любя Евгения, испугалась менять жизнь – но не из чувства долга, а потому, что решила: она не будет счастлива со своим новым избранником? Сейчас же модно все просчитывать и продумывать, даже если охвачен самыми искренними чувствами!

Он, помнится, в свое время наговорил Лиле много лишнего о себе. Например, как изменял Ире. Изменял, когда Леня болел. У Лили было такое ошарашенное лицо, когда она все это слушала… И она, верно, решила, что он, Евгений, ветреный и ненадежный человек. Что он и ей станет изменять, причем в самые тяжелые моменты жизни…

И Лиля решила расстаться с ним. Потому что не хотела подобных испытаний.

Тогда она глупая женщина. Очень глупая – ведь ей, именно ей, Евгений никогда не стал бы изменять. Не стал бы творить пакости за ее спиной.

Она, Лиля, – самое прекрасное в его жизни. Эта женщина делала его лучше и чище. Она словно воскресила мертвеца с холодной кровью, заставила чувствовать и вновь любить.

И вот как без нее теперь, как?..

Толпа несла Евгения к эскалатору. Там он сумел вывернуться, прилепился к поручню с правой стороны, вниз бежать не стал.

Рядом тянулся другой поток людей, вверх.

Машинально Евгений всматривался в лица. Да он и не разглядывал людей, просто наблюдал за картинкой, проплывающей перед ним.

Мужчины, женщины. Дети. Старики, старухи. Молодежь. Люди самых разных национальностей. Пожалуй, и не скажешь, что сейчас находишься в России, в Москве… «Я люблю Москву» – вон, на плакате. Неправда. Чужой уже город. Все чужое, все противное. Люди противные. Уехать? А куда?