Галина Романова - Любитель сладких девочек

— Могу представить, — только и вымолвила Маша.

— Черта с два ты можешь себе это представить! — возмущенно завопил парень и, вскочив со скамейки, начал совершать маятниковые колебания у нее перед носом. — Они меня взяли! Конечно! Раз наркоман, значит, непременно преступник! Целый день… Я в камере целых двенадцать часов просидел, и все из-за тебя!

— Почему из-за меня?

— Потому что не хотел про тебя ничего им рассказывать! Благородством своим похвалялся, придурок, и перед кем? Перед ментами! Они меня быстро научили мое благородство засунуть в одно место, ну и я.., и я все им рассказал.

— Ты все рассказал им именно обо мне, — догадалась Маша.

— Да нет, не все… Так, отдельные детали… — Парень прекратил мельтешение и опять сел рядом с ней. — Там тоже не дураки, знаешь. У этой шавки в тачке и письма твои сыскались с обратным адресом, и адресок колонии, где вы вместе срок мотали, они мне все эти доводы совали в нос, когда я Дон Кихота пытался перед ними разыгрывать. Пришлось частично проболтаться. Но я не хотел, падлой буду! И ни черта им не сказал про слежку и про того блатного, с кем она в кафе торчала. Слышь, белобрысая, а правда ты своего мужика таким же способом замочила?

— Да пошел ты! — устало огрызнулась Маша и встала со скамейки.

— Это они мне сказали, менты, значит. Говорят, что легко вычислят тебя по почерку. Ты, мол, всех неугодных людей подобным образом на тот свет спроваживаешь. Они, короче, так думают.

— Ага, а вместе с ними кто-то еще. Кто-то очень-очень умный. Умный и опасный. — Ей вдруг стало так холодно, что отчетливой дробью застучали зубы. Маша обхватила себя обеими руками и всхлипнула. — Какая-то сволочь, дружок, вдруг ни с того ни с сего решила сжить меня со света. Что делать теперь, ума не приложу… Либо идти дальше ее путем, либо остановиться…

— Слышь, белобрысая, ты чего лопочешь-то?

Ты это, часом, не того?.. — Парень подскочил к ней и участливо пробормотал:

— Вот, елки, как получается, и помочь тебе нечем. Слышь, а может, я того, все-таки помогу тебе чем?

— Чем?! — простонала Маша, отступая назад. — Чем и как ты можешь мне помочь, если ты был под дозой, когда ее убивали? Что такого она могла узнать? Я ведь сейчас ступаю строго по ее следам, почему же меня до сих пор не убили?! Почему пытаются подставить таким вот убогим методом, оставляя в живых? Ведь я нужнее им мертвая…

Зачем меня подставлять? Если только… Если только это совсем не те люди, на которых я думаю.

— Или просто до тебя еще не добрались, или ты еще не добралась туда, откуда Нинка не вернулась, — высказал вполне дельную мысль бывший Нинкин сосед и вдруг засобирался. — Ладно, пора мне. И так уже задержался тут с тобой. А ты где вообще обретаешься-то сейчас? В гостинице или на частной?

Он даже не стал дожидаться ответа на свои вопросы, повернулся и пошел прочь прыгающей нервной походкой. Видимо, счел, что процесс предвкушения слишком подзатянулся и кое-кому пора и честь знать. Маша ни на чем не настаивала и, уж конечно, не собиралась посвящать его в свои тайны. Она просто пошла в противоположную сторону, все ускоряя и ускоряя шаг.

В какой-то момент она почувствовала вдруг, что внутри у нее уже не так пусто, страшно и холодно. Что все ее жуткие и необратимые прогнозы могут быть ошибочны и что, возможно, у нее еще остается пусть маленький, но все-таки шанс. И потому найти убийцу ее бывшей напарницы по рыбному цеху есть для нее дело первоочередной важности, а уж потом можно будет кое-кому предъявлять обвинения в меркантильности и неверности. Лишь бы только в этом вопросе этим все и ограничилось, лишь бы этим. Это все поправимо. Непоправимой бывает только смерть. Ей ли не знать об этом: смерть — это то, что нельзя откорректировать.

Нинка… Что такого она смогла узнать, что мгновенно превратилась в мишень? Неужели у идиотки хватило ума, разжившись сведениями, начать кого-то шантажировать? Зная ее жадность, Машу сей факт не удивил бы. Но вот что узнала Нинка? Сама она пока лишь сделала пару пробных шагов по тому пути, который прошла напарница с момента появления в Москве до момента своей кончины. И назавтра Маша собиралась-таки сделать третий и, как она считала, один из решающих шагов. Страшно было до тошнотворной боли под ложечкой, но она все же решила посетить ту самую авторемонтную мастерскую, гордо именующую себя «Автосервисом».

Третьего дня, как только наткнулась на любопытную статью в газете, она уже предпринимала попытку там побывать. Что скрывалось за высоким забором этого самого сервиса. Маша не узнала, но снаружи вид его был весьма непрезентабельный: проржавевшие железные ворота с затрапезным амбарным замком, на которых красовалась надпись:

«Закрыто до среды». Бетонные плиты ограждения, выщербленные временем и осадками, в окружении поднимающего голову сорняка. Она тогда обогнула территорию по периметру вдоль этого самого забора, но ничего интересного, а уж тем более способного пролить свет на ее проблему, не обнаружила.

Все на редкость прозаично и неказисто.

Назавтра была среда, и автомастерская должна была открыться. У нее не было абсолютно никакого плана, как не было и машины. И посему делать там ей вроде как и нечего. Но она все равно решила идти до конца. И если там не найдется ответов на часть ее вопросов, то найти их она уже не сможет нигде…

Маша подошла к пятиэтажке, в которой ей удалось недорого снять комнату на неделю, и, не входя в подъезд, огляделась. Странное чувство, которое охватило ее сегодняшним вечером, отчего-то не проходило: ощущение, что за ней следят, как раз наоборот, становилось все острее.

«У меня паранойя, — думала Маша, пытаясь уговорить себя сдвинуться с места и не прятаться в тени высоких кустов сирени. — Я не могу быть никому нужна. Милиция подобными глупостями не занимается. Уже давно бы нацепили наручники и уволокли в кутузку. Панкратов?.. У Панкратова свои проблемы, и он, возможно, даже радуется, что я так беспроблемно исчезла из его жизни. Да и не тот он человек, чтобы следовать за мной по пятам и наблюдать…»

Маша постояла еще минут пять, внимательно прислушиваясь к звукам извне, но ничего, кроме ровного гула замирающего на ночь города, не услышала. Она влетела в подъезд, толкнула входную дверь, которую семейная пара из ближнего зарубежья, снимающая две другие комнаты, почти никогда не закрывала, и лишь с третьей попытки попав в замочную скважину, заперлась в своей комнате.

Ненадежным было укрытие, но все же…

Не включая света, Маша на цыпочках прокралась к окну. Чуть сдвинула в сторону тюлевую шторку и принялась вглядываться в темноту московского двора. Ничего заслуживающего внимания. Качели, скамейки, столики, песочницы — все скорее угадывалось, чем отчетливо просматривалось. Одинокий фонарный столб на углу рассеивал жидкий свет в радиусе пяти метров. И все же.., все же какое-то движение она уловила. Вернее, сначала она ничего не смогла разглядеть, но как только глаза немного попривыкли к темноте, она увидела этих двоих.