Татьяна Устинова - Закон обратного волшебства

— А если я у Ивана Ивановича спрошу?

— Надо туда спуститься. Держите фонарь.

Анфиса взяла у него фонарь, стала на колени и тоже свесилась головой вниз.

В подполе оказалось просторно и холодно, как бывает только под землей. Воздух был довольно влажный, спертый, и пахло на самом деле какой-то химией.

Ряды банок уходили за горизонт — огурцы, помидоры, перец. Грибы стояли отдельно, на широкой полке, все пронумерованные по годам и месяцам. Петр Мартынович был исключительно аккуратным человеком. Видимо, он даже пыль с них стирал, потому что банки сверкали, как недавно вымытые. Анфиса повела фонарем и обнаружила бутыли, которые стояли на цементном полу. Некоторые были темного стекла, а другие прозрачные. Видимо, голубая мечта бывшего мента Юры Латышева — самогон. На горлышки темных бутылей были надеты воздушные шарики разной степени надутости, а светлые были заткнуты чистыми тряпицами.

— А окорока? — вдруг спросил Юра у самого ее уха. — Еще должны быть окорока, свешивающиеся с крюков!

— И еще неощипанные фазаны и зайцы, — поддержала его Анфиса, — как на фламандском натюрморте.

— Куда вашим фламандцам до запасливого русского мужичка!

— Это точно.

Он вытащил из-за ремня снятый со стены портрет, пристроил его на пол и вдруг лег на живот, подтянул рукав и зачем-то сунул руку в щель между бревнами.

— Что там? Дохлая мышь?

— Сами вы дохлая мышь!

Что-то звякнуло, и он вытащил руку:

— Смотрите.

Это был спичечный коробок и свечной огарок.

— Вот вам и свеча. Электричества у него в подполе нет, он здесь специально держал свечу и спички. Чтобы светить себе, когда лезешь за самогоном.

— Вам бы только за самогоном!..

— Это точно. Держите фонарь.

Он перекинул вниз ноги, нащупал ступеньку лестницы, которая была прислонена с одной стороны, подтянул себя на руках и спрыгнул вниз.

— Ну что там?..

Юра стоял в погребе и оглядывался по сторонам.

— Что, что там?..

Анфиса лежала на животе, и свет, который был у нее в распоряжении, весь сливался вниз, туда, где Юра оглядывался по сторонам и трогал рукой стены, и она изо всех сил старалась не ударяться в панику.

Теперь ей казалось, что привидение со старого портрета — в немецких погонах и фуражке с высокой тульей — сейчас приблизится неслышно, столкнет ее вниз, аккуратно закроет тяжелую крышку, а сверху поставит тяжелый буфет, и больше никто и никогда не найдет Анфису Коржикову и бывшего мента Юру Латышева!

Юра вдруг пошел по проходу между банками, пригибаясь и не торопясь, и ей стало совсем… неуютно.

— Юра, вы куда?!

— Там что-то… есть. Я взгляну.

— Юра, не уходите, я боюсь!

Он задрал голову и посмотрел вверх.

— Ничего страшного. Я здесь.

— Нет, не уходите!

— Анфиса.

— Я тут одна не останусь!

Он помолчал, нагнулся и стал рассматривать полки.

— Тут кругом воск. Белый, как у него на руке. Он был здесь в ту ночь, когда его убили. Я должен проверить.

— Юра, я с вами!

Тут она сообразила, что ведет себя в полном соответствии с правдой жизни, регулярно демонстрирующейся в американском кино, именно ей, как главной героине, он и должен поддать под зад в финальных кадрах. Все это она осознала, но тем не менее проскулила тихонько:

— Юра…

Он вдруг повернулся, сделал шаг назад, задрал голову и оказался с ней нос к носу.

— Анфиса, если хотите, я могу проводить вас домой.

— За… зачем?

Его нос возле ее собственного Анфису нервировал.

— Вы боитесь. Вы боитесь или не боитесь?

— Боюсь.

— Я провожу вас домой.

— А потом что?

Он шумно вздохнул.

— Вы будете пить чай с бабушкой и Клавдией Фемистоклюсовной.

— А вы?

— А я вернусь сюда.

— Господи, вот я и спрашиваю — зачем?!

Ничего она не спрашивала, просто тянула время, и они оба это понимали. Вариантов было два: или она отправляется домой на самом деле, или ей придется спускаться за ним в подвал и там, среди банок с огурцами и бутылей с самогонкой, искать нечто, трудно вообразимое.

А подвал — она еще немного подъехала на животе к краю и вытянула шею, — подвал довольно длинный и, кажется, сужающийся.

— Дайте мне руку. Я так не слезу.

— Вы… уверены?

Анфиса засопела и стала потихоньку съезжать в дыру под полом.

— С той стороны лестница. Можно по ступенькам.

— Я упаду. Ненавижу лестницы.

Анфиса сунула руку ему в ладонь, оттолкнулась и спрыгнула вниз. Юра поймал ее и осторожно опустил на пол.

И что?

И ничего?

Позвольте, а как же романтическое чувство, которое, по идее, должно было охватить обоих от неожиданной, особенной близости — да еще под покровом ночи, да еще в чужом подвале, да, еще, так сказать, перед лицом неизвестной опасности?! А все эти запахи и звуки, а обостренное восприятие, а то, что «никто и никогда раньше ничего подобного не чувствовал»?! А случайное, мимолетное объятие среди соленых огурцов и маринованных грибов?! Даже нет, не объятие, а случайное прикосновение, дрожание волос, блеск глаз?! Все, столь любимое романистами во все времена?!

Ничего. Ничего!

Юра Латышев, озабоченный, видимо, вовсе не дрожанием волос и блеском глаз, а соседским подполом, аккуратно поставил ее на свободное место и спросил негромко:

— А где фотография? Та, со стены?

— Там осталась.

— Надо взять, — велел он самому себе, потянулся, пошарил, достал портрет и опять сунул его себе в штаны. — Видите? Вон там?..

— Что?

— Как будто дверь. Видите?

Анфиса выглянула из-за его плеча. В кирпичной стене на самом деле была дверь.

— Господи, — пробормотала она, — только этого нам не хватало!

— Хорошо бы узнать, что здесь было раньше, — опять себе под нос проговорил Юра. — Странно. Дом не слишком старый, а такое впечатление, что…

— Что?

— Что подпол старый. И фундамент тоже. Видите, какие кирпичи? При советской властей таких уже не делали.

Анфиса посмотрела. Кирпичи как кирпичи.

Юра осторожно протиснулся вперед, остановился и нагнулся, чуть было не подддав ей джинсовой задницей.

— Вот его свеча, — сказал он, рассматривая что-то на полу. — А вот чем его… усыпили.

И двумя пальцами он поднял с пола прямоугольный кусок толстой тряпки. Анфиса схватила его за плечо.

— Что это такое?

Юра издалека потянул носом и слегка отодвинул вытянутую руку, в которой была тряпка.

— Не надо ее нюхать. Нанюхаетесь, голова будет болеть.

— А что? Что это такое?

— Хлороформ, надежное проверенное средство. Как раз времен Первой мировой войны, по которой вы так скучали.

— Я не скучала по Первой мировой войне! Это вы сказали, что портрет времен Первой мировой, а я, наоборот…