Анна и Сергей Литвиновы - Черно-белый танец

При таком соперничестве нельзя сказать, чтобы Егор Ильич с моим Николенькой враждовали. Ничего подобного! Напротив, они относились друг к другу с очевидной симпатией. Оба примерно одного возраста, чуть за тридцать, оба – фронтовики, оба из простых семей, сами добившиеся всего что называется сегодня: сделавшие карьеру.

Не буду скрывать: сначала мой Николенька проявлял явный интерес к Галочке – к вашей будущей бабушке, Настя, – Галине Борисовне. Тем более что они и работали вместе, в одном отделении. Нет, между ними ничего не было, но Николенька явно за ней ухаживал: галантно, по-старомодному.

Однажды я зашла зачем-то в кабинет Николая – а там она. На столе – кружки с разведенным спиртом и прекрасная по тем временам закуска – хлеб с салом. И оба они такие веселые, оживленные, раскрасневшиеся… Я тогда, помню, не сдержала своих чувств – все-таки я уже была влюблена в Николеньку. Ничего не сказала, фыркнула, выбежала из кабинета, хлопнула дверью…

Не слишком понравился намечавшийся роман между Николаем и собственной женой и вашему деду, Егору Ильичу. Когда мы встречались компанией, он все меньше шутил, все чаще хмурился, глядя на свою веселую супругу, которая с видимым удовольствием принимала ухаживания Николая.

А потом, в один прекрасный день, – как отрезало. Галя попросила перевести ее работать в поликлинику. А на наших вечеринках она и Николай больше не сидели рядом и даже, казалось, не смотрели друг на друга. Я гадала, что произошло: то ли Николенька зашел слишком далеко, и Галя дала ему от ворот поворот, то ли Егор Ильич поговорил с Николаем, как мужчина с мужчиной. Зная характеры Гали – ветреной, кокетливой – и строгого, сурового Егора Ильича, я предполагала, что второе – откровенный мужской разговор, – вернее… Впрочем, так никто никогда и не узнал, что же на самом деле между ними случилось…

А Николенька начал оказывать знаки внимания мне. Сначала я принимала их очень холодно. Я все никак не могла забыть той сцены в его кабинете, когда я вошла, не постучав – а они с Галиной сидят, раскрасневшиеся, очень близко друг от друга и смеются… «Что они там делали? – мучил меня вопрос. – Неужели даже целовались?» Я не хотела быть игрушкой в руках Николая, стать временной заменой ветреной Галке. Но Николенька вел себя со мною настолько осторожно и тактично… Он был таким галантным, остроумным… Я с каждым днем все больше убеждалась, какой это хороший, добрый, милый человек. И вместе с тем – человек порядочный и сильный. Тем более что Николай нравился мне с самого начала, с первого дня своего появления в нашем городе. Словом, как я ни старалась выглядеть и быть неприступной, очень скоро мое сердце уже целиком принадлежало ему.

Но, конечно, время тогда было совсем другое, чем теперь, и я ему не позволяла ничего, никаких вольностей. А вскоре Николай объяснился мне в любви…

Хочу тут отметить, что мой Николай был очень, очень разносторонней личностью. Я уже говорила, что он прекрасно пел и играл на пианино. Он недурно рисовал – вон, видите, Настя, на стене морской пейзаж? – это его работа. Красиво, правда?… И еще он очень увлекался ботаникой. Когда мы всем нашим коллективом выезжали на природу, он частенько уходил в лес. Сначала в одиночку, а потом и меня стал брать с собой. И все объяснял: эта трава хороша как противовоспалительное средство, а настой из этого растения – мочегонное, а эти вот почки в сочетании с этими корешками могут помочь даже против опухолевых новообразований… Бродил он обычно долго, до изнеможения, часа два-три – и возвращался к компании с охапкой трав, а потом увозил эти травы с собой домой. Помнится, однажды он на таком пикнике начал распространяться о целебных свойствах различных растений – а его на смех подняли. Как это ты, Николай, говорят, советский врач, дипломированный специалист, – а пропагандируешь, словно старая неграмотная бабка, всякую реакционную чушь!… После того случая Николай перестал афишировать свои увлечения травами – но заниматься ими потихоньку – собирать, сушить, обрабатывать, – продолжал.

Потом, когда мы с ним уже поженились, я узнала, что у него имеется тетрадь со старинными рецептами. В нее он записывал составы различных травяных настоев, отваров и даже заговоров – практически против всех болезней. Он эти приемы народной медицины начал записывать еще до войны, за своей бабкой. Он мне рассказал, что она была известной ведуньей и лечила до революции и в двадцатые, и в тридцатые годы жителей всех деревней в округе. К ней даже из городов приезжали интеллигентные люди, – те, от которых врачи уже отступились. Бралась она не за каждого – но тех, кого начинала лечить – непременно ставила на ноги, каким бы тяжелым заболеванием человек не страдал – даже, вроде бы, раком. Слух о ней шел по всей губернии… Выздоровевшие люди потом и деньгами ее благодарили, и товары привозили, а уж насколько признательны ей были… Земные поклоны били – почти как святой… Бабка в коллективизацию, когда был жуткий голод, умерла – как и вся семья Николая… А его, моего Николеньку, – он тогда подростком был – взял к себе в город, в свою семью, один из тех, кого спасла бабка. Интеллигентный человек – врач. Он стал для Николая вторым отцом, выучил его. Это по его стопам Николай пошел именно в медицинский… Но я отвлеклась… О чем это я…

Ах да, о Николенькиной тетрадке… Сейчас, когда мода пошла сначала на мумиё, потом на экстрасенсов, на Джун всяких, можно, пожалуй, поверить, что бабкиными снадобьями можно что-то вылечить. А тогда… Тогда даже я над моим Николаем подшучивала: шаман ты, говорила, и мракобес. А он относился к своему травяному увлечению очень серьезно, и чуть не каждое воскресенье уходил в горы, в лес. Возвращался с кучей трав, а потом весь день сортировал их, сушил…

И еще одно увлечение появилось у Николая: рыбалка. Удочки, самодуры, крючки, наживка… Причем охотился он не за всякой рыбой – бычками, ставридой, кефалью… (Кстати, рыбалка тогда была существенным подспорьем к скудному послевоенному рациону.) Нет, мой Николенька охотился только на одних только акул.

Да, Настенька, не удивляйтесь: в Черном море тоже водятся акулы. Конечно, это не огромные людоеды – как в южных морях. Черноморские акулы по сравнению с ними – недоростки, маломерки. Самые большие экземпляры метр длиной, а чаще и того меньше – с полметра примерно. Акул здесь, на Черном море, называют катранами. И вот Николенька с каждой своей рыбалки всегда приносил исключительно только катранов. Всю прочую случайно пойманную рыбу он или выкидывал, или использовал как наживку для ловли этих своих любимцев. Ох, и корила я тогда, помню его за такую бесхозяйственность!…

Я только много позже поняла, зачем ему эти катраны нужны… Но я забежала вперед… Итак, Николенька сделал мне предложение… Я хоть и понимала, что очень уж он строптивый, гордый да самолюбивый человек – к тому же красавец! – но при этом отдавала себе отчет, что я его очень полюбила… Да что там! Я не могла даже представить себе жизни без него!… Словом мы расписались… И нас даже сразу в горисполкоме поставили на льготную очередь на получение благоустроенного жилья. Это ваш, Настя, дедушка Егор Ильич постарался – я уже говорила, что он в горисполкоме занимал ответственную должность.