Овертайм - Ава Хоуп
И, черт побери, я его понимаю.
После игры в Анахайме прошло всего четыре дня, а это слишком маленький срок для человека с такой хорошей памятью. Уверен, будь у меня долбаные девять жизней, как у кошки, Зелински бы все равно продолжал меня ненавидеть за все то дерьмо, что я устроил на льду пару сотен лет назад.
Если честно, я был уверен, что первым меня захочет убить Эштон. И я искренне не понимаю, почему моя анальная девственность никуда не подевалась, ведь моя любимая клюшка уже давно должна была торчать из моей задницы. Эштон полностью игнорирует мое существование за пределами льда. Не разговаривает, от слова совсем, просто коротко кивает «да» или «нет», даже когда я задаю вопросы. Хотя я стараюсь их не задавать и избегать его, пока его сестра избегает меня.
За эти четыре дня я ее ни разу не видел.
Охренеть, как мне ее не хватает.
Интересно, а она хочет меня убить?
Думаю, да. Просто уверен, что да. Наверняка уже сейчас отправилась к какому-нибудь шаману, где делает мою куклу-вуду.
Эбби никогда меня не простит.
Сожалею ли я о своих словах?
Да. Я чертовски облажался. Я сорвался.
Она не должна была отвлекать меня перед игрой.
Но… ее тоже можно понять, учитывая обстоятельства ухода ее отца из семьи. И для нее в тот момент все доверие, что мы выстроили в наших отношениях, в один миг улетело на хрен. Сейчас я это понимаю, но тогда я был так зол, что не видел общей картины.
Не знаю, что я буду делать, как я буду просить прощения, но точно знаю, что должен вернуть ее.
Без нее моя жизнь похожа на какое-то дерьмо.
Кто-то верит в Иисуса, кто-то в Аллаха или Будду, а моим вероисповеданием всегда был Хоккей. Во всяком случае мне всегда так казалось. Но вот я сижу в раздевалке в ожидании игры. На мне форма, что я надевал около миллиона раз. В руках — любимая клюшка, на ногах — такие родные коньки, а в голове вертится лишь один вопрос: если важнее хоккея ничего и никого нет, то почему мне сейчас так хреново?
Хоккей уже не приносит такого удовольствия, как до Эбби. Ничего не приносит. Долбаные хлопья с молоком не такие вкусные. Любимые когда-то автомобили не такие уж и любимые, можно было обойтись и без них. А тишина, которую я раньше так любил… тишину хочется заполнить смехом Эбби. Мою жизнь хочется заполнить Эбби. Каждое мгновение.
Сегодня у нас игра в Бостоне. И мне нельзя облажаться, если хочу дожить до следующей игры. А уже завтра, когда вернусь домой, поговорю с Эбби. Я сделаю все, что угодно, чтобы быть с ней. Достану долбаную звезду с неба, создам лекарство от всех болезней, спасу мир от голодания. Все. Душу дьяволу продам, но верну ее.
***
Эбигейл.
Ночную тишину нарушает шорох, который заставляет меня проснуться. Резко распахиваю глаза и пытаюсь встать, но у меня не получается, — чья-то тяжелая рука накрывает мое тело, обнимая за талию. На мгновение меня охватывает страх, но я сразу же ощущаю в воздухе знакомый аромат ветивера и цитруса. Рид..
Мое сердце колотится, как сумасшедшее. Медленно поворачиваюсь к нему лицом. Лунный свет, проникающий сквозь окна, отражается в его красивых голубых глазах.
Рид обхватывает мое лицо ладонями и смотрит мне в глаза. В его взгляде так много эмоций. Он так пристально смотрит на меня, словно боится, что я могу исчезнуть, если он моргнет.
— Не хочу просыпаться, — шепчу я, проводя пальцами по его нижней губе. — Черт побери, ты словно настоящий.
Он усмехается и медленно касается своими губами моих. Все мое тело трепещет от этого прикосновения. Я обхватываю его за шею и раскрываю своим языком его соблазнительные губы. Когда наши языки рьяно сталкиваются, не в силах сдерживаться, издаю стон. Рид целует меня яростно, дико, требовательно. Он переворачивает меня на спину и ложится сверху. Я запутываюсь руками в его волосах, со всем отчаянием отвечая на его страстный поцелуй.
Все кажется таким реальным, будто это происходит и в самом деле.
Резко прерываю поцелуй и внимательно смотрю на Рида. Ни на секунду не отрывая взгляда от его прекрасного лица, провожу пальчиками по его губам, спускаюсь к шее, нащупывая место, где в стремительном темпе бьется пульс, вывожу узоры на его рельефном прессе, прикасаюсь к бешено стучащему сердцу. Рид с нежностью смотрит на меня и следит за каждым моим движением, пока я слежу за его реакцией на каждое свое прикосновение. И, наконец, когда я запускаю руку ему в боксеры, Рид прерывает наш зрительный контакт, и его глаза закатываются. С его губ вырывается коротких вздох, и он двигает бедрами вперед. Его дыхание учащается, когда я сжимаю пальчиками его твердую плоть и провожу рукой вверх и вниз.
И тут до меня, наконец, доходит.
Это, черт побери, не сон!
Быстро вытаскиваю руку из боксеров и выползаю из-под его огромного тела. Рид распахивает глаза и в недоумении смотрит на меня. Тянусь к прикроватной тумбочке, чтобы включить лампу, и сажусь, облокотившись на изголовье кровати. Осознаю, что только что произошло, и мое сердце бьется так сильно, что кажется, оставит синяки.
Рид ведь в Бостоне! Что за чертовщина?!
— Что ты здесь делаешь? — грубо спрашиваю я.
— Это моя кровать, — усмехнувшись, отвечает он.
Точно. ТОЧНО.
Иисусе.
Твою мать.
Чем я только думала?
Вчера я зашла к нему в комнату, чтобы вернуть ему его футболку, прежде чем свалить из этого дома к чертовой матери. Но вместо того, чтобы положить ее на место, я в слезах свернулась калачиком на его подушке, которая пахла им, и вырубилась.
Господи, почему ты дал мне такой маленький мозг?
— Я уже ухожу, — говорю я и встаю с постели, одним быстрым движением сбросив одеяло.
Рид встает с другой стороны кровати и своим массивным телом преграждает мне путь к двери. Он подходит ко мне вплотную и привлекает к себе. Не в силах противостоять ему, я прижимаюсь к его груди, жадно вдыхая его запах и наслаждаясь теплотой его совершенного тела.
— Прости меня, — шепчет Рид, проводя рукой по моим волосам.
Я поднимаю голову, и наши
