Колыбель твоих оков - Лили Вайт

Я знаю, что Изабелла уже всем рассказала о моих злоключениях и нападении на меня Рустерхольца. Мне кажется, это даже к лучшему, что мне самой не придется рассказывать об этом.

— На его фоне даже Лорэн выглядит как лапочка, — продолжает Изабелла, и я не могу с ней не согласиться.

Я вспоминаю слова, сказанные Эммануэлем о том, что мне не о чем беспокоиться насчет Рустерхольца. Неужели он в действительности имеет отношение к смерти Рустерхольца? О чем говорят девушки после, я уже не слышу. Мои мысли заняты выполненными обещаниями Эммануэля. И я теряюсь в догадках, что же произошло на самом деле.

Наши автомобили, которые все время ехали кортежем друг за другом, останавливаются у длинного здания из красного кирпича в английском стиле, и нас встречают работники кладбища. Я вижу в руках двоих работников букеты из крупных белых роз, и каждому из нас они дают по одному цветку. Далее нас ведут по дорожке кладбища, и мы идем довольно долго, по крайней мере, мне так кажется, пока наконец не сворачиваем на дорожку из искусственной травы и не подходим к подготовленной могиле со стоящим перед ней закрытым гробом.

Вокруг могилы, на искусственной траве, постеленной поверх живой травы, уже стоят люди — священник в черном пиджаке и черной рубашке с белой колораткой, две заплаканные женщины средних лет, группа мужчин в дорогих костюмах и Эмилия. Помощница Эммануэля роскошна даже в траурном одеянии: она в шляпе, на ней прямое шелковое платье чуть ниже колена, короткие кружевные перчатки, остроносые туфли на широких каблуках. Почти половину ее лица закрывают темные очки. Она кажется очень высокой, это особенно заметно сейчас, когда она стоит рядом с мужчинами.

Я обращаю внимание на то, как удивительно все мужчины похожи между собой. Их человек десять, они разного роста и возраста, с разным цветом волос и глаз, но у них одинаково гладкие, словно отполированные, загорелые, ничего не выражающие лица, и даже костюмы почти одинаковые. Они не здороваются ни с кем из нас и не смотрят в нашу сторону.

Я нигде не вижу Эммануэля.

Священник начинает читать надгробную молитву, а я смотрю на большой лакированный гроб, и у меня возникает ощущение театральности происходящего. Этого не может быть, в гробу нет отца Эммануэля, там пусто. Я пытаюсь представить себе то, что там может находиться, но воображение ничего не рисует и словно не пропускает меня дальше. Я все еще мысленно вижу стоящего передо мной привлекательного, несмотря на возраст, мужчину с хищной улыбкой.

Священник делает знак, каждый из нас кладет на гроб свою розу, и все сразу разворачиваются и уходят, оставляя гроб стоящим у открытой могилы. Все происходит очень быстро, и я рада этому.

Мы выходим на главную дорожку кладбища и направляемся к выходу вдоль красного кирпичного здания, заметно ускорив шаг, и я замечаю видимое облегчение на лицах моих сотрудников. В какой-то момент мне становится не по себе, я машинально оглядываюсь — следом за мной идет ассистентка Эммануэля, но мой взгляд наталкивается на темные стекла очков. Я быстро отворачиваюсь и надеюсь, что ошибаюсь, подумав, что это ее тяжелый взгляд я почувствовала своей спиной. Наверняка она была знакома с Лорэном-старшим и сейчас погружена в свои печальные мысли.

К часу дня мы доезжаем до места проведения поминок. Это один из нескольких домов Лорэнов. Я никогда еще не была в этом месте. Особняк, к которому нас привезли, находится на самом берегу пляжа Минот. У Лорэнов точно есть особая тяга к океану. Или просто очень много денег. Каменистый пляж почти безлюдный, лишь на огромных камнях недалеко от берега расположились немногочисленные загорающие, а по крупной мокрой гальке вдоль полосы прибоя прогуливается немолодая парочка. Недаром многие люди мечтают жить у моря — морской воздух и крики суетящихся над водой чаек успокаивают нервы, а легкий бриз приносит долгожданную прохладу в жаркий день.

Пока я любуюсь видом, все мои коллеги успевают зайти в дом, который с виду очень напоминает особняк Эммануэля. Но как только я захожу внутрь, холодок пробегает по спине.

Здесь нет светлого мрамора жилой комнаты, к которому я уже так привыкла в дома Эммануэля. Здесь доминирующий цвет интерьера — черный. И темное здесь практически все, от потолка до пола. Мебель в основном темно-коричневая, и в центре гостиной стоит огромный камин из черного мрамора. И у меня аж мурашки бегут по коже, настолько гнетущее впечатление производит на меня этот дом. Конечно, он поистине великолепен и, наверное, стоит уйму денег, но жить в нем мне бы не хотелось.

В гостиной накрыты несколько высоких столов, на них — уже наполненные сверкающие бокалы на высоких ножках, маленькие тарелочки с закусками, установленные правильными рядами. Я нигде не вижу стульев для гостей. И хотя в гостиной есть диваны и кресла, обитые кожей шоколадного цвета, никто не присаживается. При входе в гостиную стоят два человека в черных брюках и белых рубашках, они, очевидно, будут обслуживать гостей.

Я оглядываюсь в поисках Эммануэля, но нахожу его далеко не сразу. Пройдя по коридорам разной длины мимо череды разных комнат, я натыкаюсь на небольшую, вторую или третью по счету, своеобразную мини-кухню или, скорее, бар. Эммануэль стоит в задумчивости, прислонившись спиной к барной стойке. Увидев меня, он на некоторое время задерживает на мне свой слегка удивленный взгляд, будто забыл, зачем пригласил всех нас. В руках у него бокал с темной мерцающей жидкостью. Как только я приближаюсь к нему, аромат крепкого спиртного напитка проникает в мои лёгкие.

— Эммануэль, что вы делаете здесь, так далеко от ваших гостей?

— То же самое я могу спросить и у тебя, — Эммануэль наконец усмехается, но его глаза остаются напряженными. По крайней мере, его уникальный стиль общения остался все тем же.

— Я не видела вас на кладбище…

— Я попрощался с отцом, — мрачно кивает он, прерывая меня.

— Я искала вас, чтобы выразить мои глубочайшие соболезнования вашей утрате. Я практически не знала вашего отца, но могу себе представить, насколько он был вам дорог, и в такие моменты, как никогда, нужен…

— И кто же? Друг? Хочешь быть моим другом? — Эммануэль приближается ко мне нетвердой походкой.

Я никогда не видела его в нетрезвом состоянии, поэтому чувствую себя